ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ РАСЧЕТ: СУДЬБА БЕСТЕРА
Шрифт:
– Постой-ка. Телепатов?
– Да.
– Почему?
– Мы не знаем. Мы все еще не знаем точно, как работает телепатия. У телепатов вообще причудливые глиоциты, и мы никогда до конца не понимали их связей.
– Ладно. Так это болезнь, верно? Вирус?
– Не совсем вирус, но и это неплохая аналогия.
– Природный?
– Хороший вопрос. На самом деле, мы так не думаем. Клетки-имитаторы слишком, гм, хорошо сделаны, скажем так.
– Как она протекает, эта болезнь?
– Сначала никак. Похоже, должны усиливаться телепатические способности – или, более точно, обработка
– Как при коротком замыкании?
– Грубо говоря, да.
– И это происходит только с телепатами. Спорю, это все телепаты из Корпуса, не так ли?
– Я могу проверить.
– Ага. Корпус проводил массу закрытых экспериментов, чтобы сделать телепатов сильнее или превратить их в телекинетиков. Пять к десяти – это результат одного из них.
– Они экспериментировали на себе?
– Приятель, ты проспал всю свою жизнь? Эти ребята в Пси-Корпусе ставили на людях опыты, от которых стошнило бы Йозефа Менгеле из Аушвица. Из-за чего, ты думаешь, все их разборки последних лет?
– Я не уделяю большого внимания новостям.
"Ага, голову дам на отсечение – это так," – подумал Гарибальди. Неважно.
– Все же я не могу представить этого парня добровольной морской свинкой, – он поскреб подбородок. – Конечно, у него были враги в Корпусе, или (если заражение осуществляется, как ты сказал, в виде вируса) он мог подхватить заразу случайно. – Он вдруг усмехнулся, хлопнул Дреннана по спине и перерисовал схему рибосиласа холина в блокнот. – Неважно. Что произойдет, если он не примет этого?
– О, сперва эйфория, обостренная чувствительность, ясность мышления. Как под воздействием стимулятора. За этим следуют галлюцинации и припадки, а в финале – коллапс нервной системы.
– Иное лечение?
– Я о таком не знаю. Клетки-мутанты устойчивы к генетическому вмешательству. Можно попытаться вмешаться в ход замещения и нормализовать их, но спустя недели они вернутся в первоначальное состояние. Мы думаем, они как-то кодируют свою генетическую информацию в иной форме, нежели ДНК, непосредственно в нейронной сети – еще одно верное свидетельство искусственного происхождения телепатии. В некотором смысле они напоминают вирус дракхов. Их также нельзя убить все и заменить нормальными клетками, потому что в мгновение ока погибнут нейроны, которые живут, функционируют и поддерживаются ими. Кроме того, людей с этим недугом слишком мало, чтобы провести настоящее исследование, и это не считается заразным.
– Но если человек пользуется этим препаратом, он должен принимать его… как часто?
– Раз в месяц.
– Раз в месяц, и он будет в порядке?
– Да. Зелье на сто процентов эффективно, когда его принимают по графику.
– Да! – сказал Гарибальди. – Это отлично. Спасибо, Дреннан.
Парень кивнул, но уже думал о другом. По-видимому, вся беседа была им уже забыта ради чего-то, над чем он работал.
Гарибальди покинул лабораторию насвистывая.
"Один из твоих собственных проклятых клещей укусил тебя, Бестер. Берегись. А теперь я должен
Но тут ему подпортила настроение мысль (разве что самую малость): Бестер был болен. Что если он не смог получать лечение? Что если он умер?
Нет. Ничто не собьет его – ничто. Гарибальди успокаивало то, что он знает хоть что-то о своем противнике, и это "что-то" включало в себя один чрезвычайно важный факт: Бестер хотел жить. А никто и ничто не могло встать между Бестером и тем, чего тот хотел.
В этом они с Бестером были похожи.
Появилось нечто, что он мог проследить, нечто нужное Бестеру. Наконец-то у него есть настоящий след.
Глава 7
– Вечно темная одежда, – сказала Луиза, ее голос звучал одновременно насмешливо и жалобно.
– Я зимний, – произнес Бестер, проверяя ценник на габардиновом костюме.
– Даже зимой не все время ночь. Как насчет этого? – она указала на пиджак цвета темного бургундского с широким воротником. По-видимому, пока он отсутствовал, большие воротники вновь вошли в моду.
– Не мое, – бросил он.
– Вот вы попросили меня пойти с вами в магазин, а теперь пренебрегаете всеми моими предложениями.
– Я не просил вас идти со мной в магазин, – заметил Бестер кротко.
– Ну так должны были. У вас жуткий вкус. Вы одеваетесь как гангстер.
– Может, я и есть гангстер.
Она подержалась за подбородок.
– Да. Это объяснило бы, почему Джем так мил со мной в последние несколько недель. Вы на него, как это говорится у них – надавили.
Бестер пожал плечами.
– Может, он был просто напуган моим физическим превосходством.
– И вашей черной одеждой. Пойдемте, дайте-ка мне выбрать вещь для вас.
Он вскинул голову и глянул на нее.
– Идет. При одном условии.
– Больше не красить?
– Не то.
– Что тогда?
– Вы позволите мне выбрать вещь для вас. И оплатить ее.
Она раскрыла рот, поняв, что попалась.
– Выбрать, да, хотя предупреждаю – я не ношу черного. Заплатить – я не могу разрешить этого.
– Нет, можете. Вы не покупали себе ничего нового с тех пор, как я встретил вас. Я настаиваю.
Она как будто подыскивала новое возражение, но затем выгнула дугою бровь.
– Я выберу любую вещь для вас, и вы станете ее носить?
Ой-ой.
– В пределах разумного. И приняв мои условия.
– Договорились, – сказала она, схватила его за руку и повлекла за собой. Это была его увечная, стиснутая рука. Она никогда не упоминала о ней,
никогда о ней не спрашивала и – до сих пор – никогда не касалась ее.
Он тут же почувствовал, что заливается краской смущения. В Корпусе всегда носили перчатки, за исключением моментов уединения – или интимности.
Ему вдруг пришла на ум Элизабет Монтойя, первая его женщина. Тоже телепат. Они тогда прошли полевой экзамен, были навеселе и стали целоваться. Придя с ним в номер отеля, она сорвала его перчатки и перецеловала каждый палец его руки, проникая языком между ними и вбирая их кончики губами.