Окопники
Шрифт:
Улучив момент, я спросил Петра:
— Ну как?
— Нашел.
От дальнейших расспросов пришлось воздержаться. Только на следующий день Петр рассказал все сам:
— На нужное место выехал точно. Смотрю, разбросаны снарядные ящики. А рядом он. Лицо в снегу утоплено. Но я его сразу узнал по курсантской шинели. Разгреб рукой снег, перевернул на спину. Тут уже все сомнения отпали. Расстегнул шинель, достал из кармана гимнастерки красноармейскую книжку, комсомольский билет и вот это письмо — матери адресовано… Положил Мишу на сани
братской могиле. В похоронной команде у него тоже друзья нашлись. Положили в ряд с другими, накрыли шинелью и закопали, честь честью. Речей не было, музыки тоже. Один я снял шапку на морозе…
Неотправленное Мишино письмо мы отослали в тог же день. А вот сообщать матери о его гибели торопиться не стали. Сделали это только месяца через три. Нам казалось тогда, что так лучше.
7
Фронту поставлена задача: уничтожить окруженную армию гитлеровцев. Наш полк закрывает коридор, по которому окруженные рвутся из мешка. Уже не раз батальоны пытались овладеть селом, превращенным немцами в крепость, но успеха не имели. Застопорилось продвижение и у соседей. Сказались большие потери, понесенные в предшествующих боях. Не хватало боеприпасов.
По ночам еще держатся гаотые морозы, а днем солнышко пригревает по — весеннему. Весна не за горами. Однако приближение ее не столько радует, сколько тревожит и командиров и бойцов: по весенней распутице наступать труднее.
У всех и на уме, и на языке — Старая Русса и Демянск. До них «всего ничего», как выразился седой старик, приютившийся по соседству с нашей мастерской в приспособленном под жилье тесовом сарае с одним крохотным окошком. Он когда-то пешком хаживал и в Старую Руссу и в Демянск. Зато теперь, как домовой, целыми днями сидит, затаившись, в своем сарае и только в сумерки выходит, чутко прислушиваясь к стихающей перестрелке на передовой и гулу транспортных немецких самолетов, доставляющих окруженной армии продовольствие и боеприпасы. Старуха его и вовсе не появляется на людях, а внучка изредка показывает лицо в дверях.
Мы никогда не заглядывали к ним в сараи, но со слов других знали, что там есть глубокий подвал, куда при артналетах и бомбежках забивается все семейство. Дед, правда, приглашал меня и Петра заходить па досуге, но нам мешало воспользоваться этим приглашением то, что в сарае обосновался и наш начальник Сушко — теперь уже капитан.
— Уезжайте вы отсюда, пока целы, — советовали мы
деду.
— Куда? — вопрошал он.
— Куда придется, только бы подальше от передовой.
— Старуха плоха. Да и кто нас где ждет?
— Неужто родственников нет?
— Есть, но в Ленинграде. Так теперь не туда, а оттуда люди рвутся. К нам вон внучка из Ленинграда приехала…
Однажды Петр влетел в мастерскую в неописуемом восторге:
— Познакомился с Капой!
— С какой Капой? — не понял я.
— С внучкой. Ее Капой зовут. Она студентка. Окончила два курса медицинского…
С тех пор Петр не упускал случая перекинуться
Как-то Капа пошла за водой. Петр перехватил ее на обратном пути: уговорил поставить ведро и завел на уровне семиклассника беседу о дружбе и любви. Его рассуждения рассмешили собеседницу. Капа залилась гак громко, что я выбежал из мастерской, а Сушко — из сарая. Капитан сделал Петру замечание за разговоры на посту, сам. подхватил ведро с водой и ушел вместе с Капой.
Петр стоял передо мной ошеломленный.
— Что случилось? — недоумевал я.
— Ты же видел…
— Отчего она так смеялась?
— Не знаю. Я ей рассказывал о «Бедной Лизе» Карамзина.
— Лучше ничего не придумал?
— А что?
— Ты бы еще о Ярославне рассказал, как она проливала слезы на городской стене…
Петр не понял моей пропни — настолько был возмущен гем, что Сушко сделал ему замечание в присутствии Капы.
— Ты слышал, как он со мною разговаривал? — спрашивал меня Петр. — Сквозь зубы. И лицо перекосилось… А как бесцеремонно обошелся с Капой… Непонятно, почему она улыбалась ему при этом.
— Может, он ей нравится.
— Он?! Да ты что?..
Сушко в ту пору не было еще, пожалуй, сорока, но мы считали его стариком. И ухаживание в таком возрасте ча двадцатилетней Капой казалось нам смешным. А вот Кравчук рассуждал иначе:
— Куда вам тягаться с Сушко! Этой девице интереснее с ним, чем с вами, несмышленышами, только что из-за школьной парты.
На следующий день Капа опять пошла за водой. Сушко на месте не было — его вызвал командир полка. Пе^) же, как и вчера, стоял с карабином у входа в мастерскую, но на этот раз даже не поздоровался с ней.
— Не обижайся, мой мальчик, я тебе манной кашки сварю, — жестоко пошутила Капа, коснувшись рукава его шинели.
Петр отвел руку за спину и не проронил ни слова. Я одобрил его поведение и посоветовал впредь держаться так же твердо.
Сушко по возвращении с КП полка зачем-то зашел в мастерскую. И надо же было случиться так, что как раз к его приходу мы наконец-то провели давно задуманную Кравчуком генеральную уборку нашего жилья.
— А у вас тут недурно, — отметил он. — Есть, пожалуй, смысл переселиться к вам на жительство.
И переселился.
Нас это, разумеется, не обрадовало. Рядом с начальством всегда чувствуешь себя стесненно. К тому же появились дополнительные хозяйственные заботы: Кравчук распорядился день и ночь топить нашу железную печку. А в ней, проклятой, все прогорает моментально, только поспевай подбрасывать. Дров не напасешься.
Сушко держался с нами отчужденно, большей частью молчал. — Наши разговоры между собой его раздражали. Поэтому и я, и Петр обрадовались не очень-то привлекательному в другое время заданию — проверить в ротах пулеметы и на месте устранить возможные неисправности.