Окопники
Шрифт:
— Вся надежда на начпрода, — сострил Кравчук, поднимаясь со своего снежного ложа, когда налет кончился.
Он дал вогао своим чувствам, отчаянно ругался. В такие минуты лучше всего было помалкивать, иначе его тирады, неизвестно к кому обращеннце, могли затянуться надолго. Этого правила я придерживался всегда.
— Ты что, в рот воды набрал? — вдруг набросился он на меня.
Мне не хотелось с ним говорить еще и потому, что я не пришел в себя от завывания бомб и свиста пуль, не избавился от тяжести во всем теле. А Кравчук не отставал:
— Как
— Что-то у них не ладится с установкой, — машинально ответил я.
Кравчука опять прорвало:
— Как налет — бегом к зениткам, и, пока они труса празднуют, сам громи стервятников. Предложи им свои услуги! Запишись добровольцем в расчет.
— Можно и так.
— Чего?! Ишь ты — новоявленный бравый солдат Швейк из Будейовиц!.. А на твое место кто здесь станет?
Кравчук выразительно кивнул на неразобранное оружие, сваленное в кучу. Каждый день нам привозили собранные на поле боя винтовки, пулеметы, автоматы — истерзанные, окровавленные, забитые снегом, вываленные в грязи. Часто винтовки оказывались заряженными — из них не успели выстрелить.
Счетверенная установка на окраине деревни была не нашего полка, и Кравчук считал, что нам не следует совать свой нос куда не просят. Однако на исходе дня, неожиданно изменив свое мнение, сказал:
— Вот что, Гаевой… Сходи-ка ты в самом деле к стражам неба, посмотри, что там у них…
С утра я поспешил к зенитчикам. Поздоровался с часовым у входа в землянку.
— Тебе чего? — спросил тот грубовато, похлопывая байковыми коричневыми рукавицами, плохо защищавшими руки от мороза.
— Мне вашего командира.
— А ты кто такой?
— Долго объяснять. Веди к командиру.
Часовой зашел в землянку и, вернувшись оттуда, пригласил:
— Заходи.
— Звание у командира какое? — осведомился я.
— Старшина…
В землянке было темно. Кто-то чиркнул спичкой, посветил мне в лицо.
— Слушаю, — донеслось из дальнего угла.
«Наверное, командир расчета», — решил я и сказал,
зачем пришел. Для пущей важности добавил, что выполняю приказание старшего техника — лейтенанта.
— Дельное приказание, — отозвался тот же голос. — Только скажи, пожалуйста, что ты понимаешь в зенитной установке?
Все притихли. Ждали моего ответа.
— Я понимаю то, что установка должна сбивать самолеты, а она бездействует, когда нас бомбят…
В темноте загудели и потребовали зажечь свет, чтобы посмозреть на меня, «такого умника».
— Ладно вам! — оборвал разговоры старшина.
Мы вышли с ним из землянки, сняли брезент, покрывавший установку.
— Наш расчет живучий, — похвалился старшина. — Не делю назад здесь все черно было. Вокруг — одни воронки. Сейчас их снежком запорошило. Только вот установка стала подводить: два пулемета барахлят. И жидкости незамерзающей нет для заливки в кожух.
Старшина был высок, подтянут. Гимнастерка — с белым подворотничком. Мне такие нравились.
Мы бысзро договорились
До этого мне не приходилось ремонтировать счетверенные пулеметы. Но помог Кравчук. И на следующий день установка работала безупречно.
— Спасибо вам, — благодарил старшина.
— Спасибо нам не нужно, — отпарировал Кравчук. — Сбивай самолеты, страж неба!
— Собьем, — заверил старшина. — Теперь обязательно собьем. Они ведь считают, что уничтожили нас…
Два дня неприятельской авиации препятствовала непогода. Даже «костыль» не показывался в небе. Только на третий день, когда стихла метель, появилось до десятка бомбардировщиков. Они развернулись над лесом, выстроились в линию и начали с воем пикировать на деревню. Первый метил, кажется, в нашу мастерскую — около нее стояла на ремонте 76–миллиметровая полковая пушка. Откуда-то доносились стоны раненых…
Самолеты развернулись на второй заход. Стаей закружили над высоткой, где обосновалась зенитная установка. Один из бомбардировщиков густо задымил. Все наше внимание сосредоточилось на нем.
Он попытался было перетянуть через линию фронта, но отстал от других и сел на заснеженное поле. Двое пилотов выскочили из кабины и побежали в сторону леса. Мы с Петром устремились наперерез. С противоположного конца деревни их преследовали другие наши бойцы.
В огне, охватившем самолет, взорвалась несброшенная бомба. Мы залегли. Немецкие летчики — тоже. Завязалась перестрелка.
Расстреляв, по — видимому, весь свой боезапас, один немец опять кинулся к лесу и сразу рухнул в снег, настигнутый чьей-то пулей. Другой — высокий детина в кожаном комбинезоне — отбросил в сторону пистолет и поднял руки, Мы обыскали его, взяли документы и повели в деревню. Заместитель командира полка по тылу тут же отправил пленного в* штаб дивизии.
Я побежал поздравить зенитчиков с успехом. Вместе со мной увязался Петр. По дороге я рассказал ему о старшине, о его белом подворотничке.
— Кадровый! — уважительно отметил Петр. — Они все от нас отличаются.
Поле вокруг установки чернело свежими воронками. Трудно было представить, как здесь могли уцелеть люди.
Старшина тряпкой протирал пулеметы. Боец, пристроившийся рядом, набивал ленту патронами. Двое лежали на снегу, укрытые одной шинелью.
— Молодцы, — сказал я, обращаясь к старшине.
— Не слышит он ничего, — ответил за него боец. — Контужен…
Я подошел к старшине вплотную и пожал ему руку. Из глаз его катились крупные слезы. Отвернувшись, он снова принялся исступленно орудовать тряпкой, словно готовился к инспекторскому смотру.
Мы помогли ему заправить ленты и опробовать установку. Все пулеметы работали исправно.
Старшина подвел нас к убитым, откинул край шинели. Голова одного из них была сплошь залита кровью. Старшина дотронулся рукой до него, потом кивнул в сторону догоравшего самолета. Мы поняли — это его работа…