Окопники
Шрифт:
А начальник штаба в это время теребил командира первого батальона:
— Срочно доставьте трофеи из третьей роты. Пошлите нарочного. Ждем…
Повторный непродолжительный артиллерийский налет па огневые точки противника желаемого результата не дал. Пехота и после пего продвинуться не смогла. Немцы же как бы в отместку повторили артналет на командный пункт полка. Блиндаж затрясся от мощных разрывов, воздушной волной сорвало дверь. Наблюдатель, сидевший на сосне, был убит и свалился оттуда. Его заменил сержант
Прибыл нарочный из третьей роты. Принес штык от немецкой винтовки и документы убитого немецкого офицера. Командир полка немедленно доложил об этом командиру дивизии. Тот сказал, что насаждает командира третьей роты орденом Красной Звезды, и приказал немедленно довести это до сведения награжденного, а также объявить всему личному составу батальона. Но из батальона сообщили, что награжденный ранен и его уже эвакуировал! в тыл.
— Хороший был офицер, — пожалел начальник штаба.
— Я его знал лично.
— Почему «был»? Он же не убит, а ранен, — внес поправку команлф полка.
— Из полка он выбыл, поэтому и «был», — стоял на своем начальник штаба.
Слушая разговоры начальства, нарочный из третьей роты неловко топтался посредине блиндажа. Он чувствовал себя здесь лишним. На вопросы отвечал односложно, порой невнятно. Там, в окопах, в огне, у него было свое место и свое дело. В бою робеть было некогда, а вот тут оробел…
Меня начало тяготить вынужденное безделье. Обратился начальнику штаба:
— Товарищ майор, я возвращаюсь в свой полк. Что передать нашему командованию?
Он посмотрел на меня гак, словно увидел впервые. Потом все-таки вспомнил, узнал.
— Передайте, что успеха не имеем, задачу дня не выполнили, — отвернулся в сторону, к переводчику, который изучал доставленные из третьей роты документы немецкого офицера: — Ну, что там?
— Похоже, что убитый служил в ветеринарной роте… или команде.
Это сообщение переводчика вызвало в блиндаже невеселое оживление.
— Вот это да! Узнает генерал, что перед нами ветлазарет, а мы чикаемся, — пощады не жди.
— Кто тебе дал эти бумаги? — спросил начальник штаба посланца из третьей роты.
— Я, товарищ майор, сам их вытащил из кармана убитого, — ответил тот.
— Какой он из себя?
— Ну, как вам сказать, такой белобрысый…
Командир полка прервал их диалог:
— Какое это имеет значение?.. Благодарю за службу, дорогой, — обратился он к бойцу. — Ступай к себе в роту. Передай там всем, что ваш командир награжден орденом.
— Передам, — ответил боец совсем по — домашнему, явно обрадованный тем, что его отпустили. Я вышел из блиндажа вместе с ним и тоже направился в третью роту. Решил, что без этого мне нечего будет докладывать своему начальнику штаба о положении дел у соседа.
Сперва мы передвигались перебежками, потом поползли
лейтенанта в изодранном полушубке. Он взглянул на меня обрадованно:
— Пополнение?
Мой ответ разочаровал его.
— Будешь инспектировать? — спросил он, не тая горькой иронии.
Нет, не буду.
— Тогда помоги набить диски. У меня что-то пальцы плохо слушаются.
Я охотно принялся за эту привычную для меня работу. Между делом спросил: сколько же в роте осталось людей?
— Он семнадцатый, — указал лейтенант на солдата, который вернулся со мною, и протянул кисет: — Кури!
Я отказался. Лейтенант порылся в карманах и вытащил пачку немецких сигарет.
— Попробуй трофейных.
Чтобы не обидеть его, я взял сигарету.
— Рванули мы с утра, ах, как хорошо! — делился он со мною, попыхивая самокруткой. — Далеко бы вперед ушли, да боги войны подвели — пуляли по пустому месту. Слышишь, как стрекочут немецкие магнипкн? Почти все уцелели.
Неприятельский пулемет загрохотал совсем близко. Участились и автоматные очереди.
— Смотри там в оба! — крикнул лейтенант кому-то из бойцов. Сменил диск в автомате и, уже вставая, спросил меня: — Вопросы есть?
— Нет.
— Тогда будь здоров. Передай там, у крго будешь, что из траншеи мы не уйдем.
Возвращался я в свой полк уже в темноте. Бой постепенно' затихал. К переднему краю спешили кухни. Туда же тянулись сани, нагруженные минами, снарядами, патронами.
Докладывая начальнику штаба о всем увиденном и услышанном в соседнем полку, я незаметно для себя увлекся и вышел далеко за рамки компетенции младшего лейтенанта. Майор что-то писал, ни разу не возразил мне, не перебил вопросом. Подумалось, что он меня не слышит. Но едва я замолк, взглянул на меня с усмешкой:
— Выговорился? Теперь иди отдыхай, а зартра пораньше — опять к соседу. Будем выполнять то, чего не выполнили сегодня. У нас, правда, дела получше: второй батальон продвинулся до километра.
В комендантской землянке, как и накануне, было холодно и темно. Комендант чиркнул зажигалкой и молча показал в угол, где лежал утром осужденный. На том месте стояли котелки с холодным супом и кашей — для меня и Тихонравова. Один из бойцов комендантского взвода участливо вызвался разогреть суп и подал кружку кипятка. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Сказал, что подожду возвращения Тихонравова, и растянулся на свежих еловых ветках рядом с котелками. Ветки были влажны и душисты, наверное, их принесли незадолго до моего прихода.