Окопники
Шрифт:
— Доставьте в медсанбат!
— Не пойду, — заупрямился замполит. — Останусь в батальоне до конца боя.
— Бой, считай, кончился, — уговаривал его комбат, — на тебе лица нет!
Замполиту стало совсем худо, я едва успел подхватить его под руку, комбат — под другую. Бережно уложили на дно траншеи.
— Тоже мне герой! — сердился комбат. — Стаскивай с него сапог. Там полно крови.
Тесля ухватился за сапог.
— Не тяни! — кричал на него комбат. — Разрезать надо. На вот нож.
Тесля нож взял, по никак не мог решиться разрезать
— Перевязывай! — приказал он Тесле. — И сразу в медсанбат…
А Саук тем временем выдавал команды на огневые позиции роты. Он обратился ко мне за помощью лишь после того, как немцы под прикрытием заметно усилившегося минометного огня опять полезли на высоту.
— Вот молоте, гад, — выругался Тесля. — Замполита надо нести на носилках, а вин молотьбу затияв.
— Держись, мин не жалей! — кричал мне комбат. — Отсекай автоматчиков. Я пошел во вторую роту. Сунякнн там убит.
Старший лейтенант Сунякин был командиром второй роты и считался в батальоне едва ли не самым удачливым. Он сам твердо верил в свою удачливость, не сомневался, что дойдет до Берлина. Тайком вел дневник, каждую запись в нем начинал фразой: «До Берлина осталось столько-то километров». Не знаю, успел ли он записать, на каком километре от Берлина находилась та неказистая высотка, которой он только что овладел, и где ему суждено было погибнуть…
Позвонил командир полка, попросил к аппарату комбата. Я доложил, что тот ушел во вторую роту. Полковник приказал немедленно найти его. Пришлось послать на розыски Теслю. Огонь немцев не утихал, по уже чувствовалось, что очередная их контратака захлебнулась, критическая минута миновала.
Тесля вернулся ни с чем. Следы комбата терялись где-то на пути во вторую роту.
— Не нашли, — доложил я полковнику в полной уверенности, что за этим последует нагоняй.
— Знаю, — прогудел в телефонной трубке басовитый голос командира полка. — Контужен твой «первый». Бери все его хозяйство в свои руки. И без промедления.
— Как?
— Что «как»?
Я молчал. Такое решение командира полка застало меня врасплох.
— Передай свап самовары любому из командиров взводов, а сам становись на место первого, — уточнил он.
— Есть! Но…
— «Но» будешь говорить, когда верхом на высоту прочно сядешь, — прервал меня полковник. — Пришлем под
могу. Обо всем докладывай. Думаю, сегодня не будет хуже, чем было.
Я вызвал Сидорина, передал ему роту и направился вместе с Теслей на НП батальона. По дороге сказал Тесле:
— Будешь у меня ординарцем.
— А справлюсь?
— Справишься.
— А чоботы новые получу?
— Получишь…
Подмога, обещанная командиром полка, не заставила долго ждать. Пришел капитан Акишкин. Как раз в тот момент я докладывал обстановку начальнику штаба полка. Выслушав меня, он не забыл сказать несколько ободряющих фраз, приведя слова Суворова:
— Русские прусских всегда бивали, русские в Берлине бывали. Думай о Берлине, и тогда высота будет наша!
Совсем
— Доложите, что тут у вас происходит.
— Вы же слышали мой доклад начальнику штаба.
Акишкин смерил меня грозным взглядом, демонстративно подошел к телефону, покрутил ручку.
— Алло! Алчо!.. Что мух там ловите? Живо соедините меня с десятым!.. Товарищ десятый, нахожусь в хозяйстве Кулакова. Все в пределах нормы… Что?.. Да, капитан Акиш…
— запнулся он на получлове.
Самодовольная улыбка улетучилась с его лица, будто ее и не было, губы напряглись: по всей видимости, доклад его не получил одобрения. Возможно, потому, что начальник штаба полка уже знал, какова у нас обстановка, а может, из-за того, что по телефону запрещалось называть фамилии и звания.
После этого Акишкин заговорил со мною уже несколько мягче, но все-таки с явным превосходством:
— Я прибыл к вам, чтобы не допустить потери высоты.
— Вы прибыли помогать мне, — уточнил я. — И уберите, пожалуйста, вашу карту. В роту вы найдете дорогу и без нее,
, вас проводят.
Акишкин послушно свернул карту. Я с сожалением вспомнил о моем планшете, потерянном сегодня на нейтральном поле во время штурма высоты. Даже сказал об этом Акишкину, прибавил, что вместе с планшетом лишился и фотографии дорогого мне человека, которую получил за несколько минут до начала артподготовки.
— Кто же этот человек, если не секрет? — не без иронии спросил капитан.
— Долго рассказывать. А если кратко, то дочь хозяйки дома, где не так давно был мой наблюдательный пункт.
— Значит, она проживала на оккупированной территории?
Акишкин осуждающе покачал головой, достал из самодельного алюминиевого портсигара папироску, постучал мундштуком о крышку и изрек, многозначительно растягивая слова:
— Не пон — и-нимаю, какие могут быть сейчас рома — а-аны? Не понимаю! До смерти ж всего четыре шага…
Акишкин всегда оставался Акишкиным: хлебом не корми, только дай поморализировать. Особенно любил он поучать нашего брата — тех, кто получил офицерское звание во время войны. Самому ему довелось закончить военное училище весной сорок первого года, и на этом основании он относил себя к числу «кадровых военных», а нас считал «скороспелыми».
Я сказал:
— Военные люди, товарищ капитан, — измеряют расстояние метрами и километрами. И не до смерти, а до Берлина.
— Вы себе слишком много позволяете, — обиделся Акишкин. — Кадровый командир воздержался бы от таких вольностей. Чем прикажете мне заняться?
— Буду благодарен, если вы пойдете во вторую роту. Там командир убит. Кстати, вот он все время подсчитывал, сколько километров осталось до Берлина… Рота сейчас зарывается в землю. К утру надо зарыться как можно глубже, иначе придется туго… Кузьмич, — позвал я Тесшо, — проводи капитана!