Окровавленная красота

Филдс Элла

— Когда захочешь, но, прошу, найди меня прежде, чем уйдешь.

Во взгляде Джемаймы проскользнуло смущение.

— Лу. — Поймав ее, когда она попыталась проскользнуть мимо меня к печенью, я приподнял ее подбородок и провел ладонью по шелковистым завиткам волос. — Обязательно делись и не приставай. Мисс Клейтон нуждается в отдыхе и еде.

— Конечно, папа.

Джемайма, пристально глядя на меня, грызла ноготь.

Бросив на нее последний взгляд, я заставил себя выйти из комнаты. Всего должно быть понемногу, тем более

для того, кто только начинает приспосабливаться к новой обстановке.

…Прошу, найди меня прежде, чем уйдешь…

Это была уловка. Тщательно продуманная уловка.

Томас знал, что я растеряна и не понимаю, что происходит, но по своей воли ни за что не захочу с ним встретиться.

Весь следующий день я отсиживалась в своей комнате: приняла душ, переоделась, поела и немного отдохнула.

Лу приходила всякий раз, когда могла, но ее периодически звали то помочь Мурри, то позаниматься на фортепиано с отцом, то принять ванну, поесть и приготовиться ко сну.

Такие нормальные вещи в такой странной компании.

По ощущениям Томас не хотел, чтобы девочка мне докучала, но в тоже время был не против, что мы проводим время вместе. Я была рада и тому, и другому: и поиграть с Лу-Лу, и побыть одной. Даже если мои запутанные чувства это не проясняло.

За день Лу принесла в мою комнату пазлы, книжки-раскраски и даже Клинкера. Но к половине девятого все это исчезло, словно ее здесь и не было, и с наступлением темноты в доме стало устрашающе тихо.

И тогда пришел он. Одетый в костюм, с идеально зачесанными назад волосами, без единой выбившейся пряди.

Томас вошел, закрыл дверь и сел на кровать.

Я наблюдала за каждым его движением со своего излюбленного места у окна.

Он наклонился вперед, сцепив руки между коленями, и смотрел на тапочки. Пиджак был расстегнут, и во внутреннем кармане виднелось что-то похожее на маленькую записную книжку.

«Какая-то долбанутая бухгалтерская книга?» — Я фыркнула при этой мысли и вернула взгляд к освещенным луной деревьям за окном.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Томас.

Тишина, наступившая вместе с его присутствием, была настолько оглушительной, что сквозь толстую деревянную дверь спальни было слышно тиканье старых напольных часов в холле.

— Хорошо.

— Голубка, — начал он.

— Не называй меня так.

Снова тишина. Затем, через несколько секунд:

— Но это то, кто ты есть.

Томас даже не вздрогнул от моего резкого обвиняющего взгляда. Он просто смотрел на меня, и честность в его глазах ослепила так же сильно, как и следующие слова:

— Вот кто ты для меня.

— Я не хочу ею быть. — Я не

знала, было ли это правдой, но отчаянно желала.

Томас неожиданно вздрогнул.

— Ты попробовала мои губы на вкус, а я — твои. Ты можешь лгать, но чего это будет стоить твоему сердцу?

— Мое сердце не имеет никакого отношения к этому гребаному дерьму. — Я начала злиться.

Он скривил губы.

— Разве? Тогда почему ты оказалась именно здесь?

Томас был прав, и у меня не было настроения спорить.

Помолчав, я провела пальцем по прохладному стеклу окна и спросила о том, что не давало мне покоя:

— Как ты докатился до такого? — Не дождавшись ответа, я взглянула на Томаса и попыталась снова: — Как ты можешь делать то, что делаешь, и не стыдиться этого?

— Стыд — это личное, Голубка. Я испытываю стыд точно так же, как и любой другой человек, в зависимости от того, что сделал. Но не буду лгать, что не сплю по ночам из-за своих поступков. Это просто, — он развел руками, — то, что я делаю.

— Тогда тебе, наверное, это нравится.

Он потер подбородок.

— Да. Я хорош в этом, и, ко всему прочему, получаю хорошие деньги.

Я с отвращением покачала головой.

Когда Томас снова заговорил, то тихо и прозаично:

— В крови есть искусство, Голубка. И я в некотором роде ценитель. Если хорошенько пригляжусь, то смогу найти красоту в мельчайшей детали прекращения чьей-то жизни. — Он резко выдохнул. — Я и не жду, что ты поймешь. Просто пытаюсь объясниться, и, похоже, ужасно с этим справляюсь.

— Так и есть, — пробормотала я.

— Вероятно, потому, что мои действия невозможно оправдать. Я хотел бы сказать, что убивал и причинял вред только тем, кто этого заслуживал, но я не судья и не присяжные.

— Ты — всего лишь палач.

Он кивнул.

— Верно. Однако большинство моих жертв, если тебе угодно их так называть, становятся ими по какой-то причине. Это не спортивное состязание.

— Что с тобой случилось? — Я словно бы тревожилась за него, и ненавидела себя за это. — Ты же не просто однажды утром, встав с постели, решил быть убийцей?

— Я не всегда убиваю.

Я усмехнулась.

— Позволить им жить так, как Мурри, намного лучше?

Он на мгновение прикусил губу, и мне захотелось влепить себе пощечину за то, что восхищалась тем, как его скулы еще больше заострились.

— У Мурри есть своя история. Когда будет готов, я уверен, он тебе скажет.

Любопытство смешивалась с отвращением, и в тот момент я не знала, кто является источником этого отвращения — он или я сама.

— Если не хочешь рассказывать, как стал таким, то, по крайней мере, скажи, когда.

Томас вздохнул.

— После смерти моих родителей.

Я прислонилась спиной к стене и ждала продолжения, но его не последовало. Поэтому снова попыталась достучаться до него с помощью информации, которую дал мне Майло.