Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде
Шрифт:
Часов около трех ночи в дежурную вошли наши патрульные, ведя за собою двух человек: одного военного в лохматой шапке, а другого, маленького, в штатском. Патрульный — красногвардеец — сообщил нам обстоятельства, при которых эти два типа были задержаны. Оказалось, что штатский приехал на автомобиле к дворцу Кшесинской, оставил автомобиль у ворот и отправился во дворец; пробыв там около часу, вышел обратно в сопровождении военного. Шофер уже двинулся, когда был остановлен нашим патрулем. Обоих граждан сняли с машины и доставили в крепость, причем по дороге штатский все время пытался что-то выбросить из бокового кармана, но этот маневр ему не удался, так как был вовремя замечен конвоирующими. Мы пристально разглядывали приведенных. Военный сильно волновался и озирался по сторонам, штатский был более спокоен, но бледность его лица говорила о напряженности и нервности его душевных переживаний. Вдруг Карахан, сидевший рядом со мной, засмеялся и протянул руку штатскому
«Ах, это вы, а вас я и не узнал; тут, вероятно, недоразумение. Это тов. Брудерер, которого я хорошо знаю», — добавил он, обращаясь ко мне. Несмотря на это, казалось бы, авторитетное заявление и протесты и ироническую улыбку недоверия Карахана, я приказал тщательно обыскать задержанных. Из их карманов извлекли большое количество разного рода бумаг, и на столе скоро образовалась небольшая кучка. Я стал просматривать все вынутое; на некоторых бумагах виднелись следы свежих надрывов, а другие были скомканы. Дело начинало разъясняться. Первая попавшаяся развернутая мною бумажка была приказ полковника Параделова с призывом к выступлению сегодня утром против большевиков; далее шла дислокация частей, которые должны были принять участие в восстании. Я не мог скрыть охватившего меня возмущения. Карахан, узнав, в чем дело, сидел сильно смущенный. Пленные чувствовали себя, по всем признакам, не особенно хорошо. Судя по документам, восстание должно было начаться с рассветом и в нашем распоряжении было всего три-четыре часа.
За это время надо предупредить Военно-революционный комитет и принять общие меры по городу по ликвидации мятежа. Заказав машину для поездки в Смольный, я тем временем учинил краткий допрос арестованных. Штатский назвался членом ВЦИК, правым эсером Брудерером и от дальнейших показаний отказался, молодой — ударником из дворца Кшесинской; ударник дал мне кое-какие сведения и обещал рассказать все, что он знает. Между тем машина была уже готова, ни минуты времени терять было нельзя, и я решил захватить ударника с собой в Смольный. Все отобранные документы я положил в боковой карман своей шинели. В тот момент, когда я уже выходил, поступила неприятная новость: юнкера напали на Михайловский манеж, — оттуда срочно просили помощи.
В Михайловском манеже стояли наши броневые машины, и если бы, напавшим удалось захватить их, наше положение в предстоящем уличном бою было бы крайне незавидно. Высылаем против юнкеров броневик (броневик пришел уже после того, как юнкерам удалось увести две бронемашины), сам спешу в Смольный. Моя жена, все время разделявшая со мной работу в крепости, выражает желание ехать вместе со мной. Впятером (двое патрульных, арестованный ударник, я и жена) садимся в машину и трогаемся. Ночь такая, что ничего невидно в нескольких шагах. К этому добавляется обычный питерский туман. Несколько раз нас останавливают патрули; с тревогой всматриваемся им в лица и сжимаем револьверы: свои ли? Но пока идет все благополучно.
Около Литейного моста машина капризничает и останавливается; несмотря на все старания шофера, пустить ее не удается. Видимо, засорилась карбюрация. Прождав около пятнадцати минут, мы решились двинуться дальше пешком; тем более, что, оставаясь посреди улицы у машины, мы могли привлечь внимание патрулей противника. Разделяемся на две группы: я с женой пошел по правому тротуару Шпалерной улицы, а арестованный с конвоирами двинулся посредине улицы, немного позади нас. Мгла по-прежнему непроницаема; проходим мимо какого-то дома, верх которого тонет во мраке, а подвальные окна, лишенные стекол, даже ночью зияют. На тротуаре валялись обломки кирпича и разбитого стекла. Ни в одном окне не горел свет. Временами я ощупываю рукоятку нагана под шинелью; осторожно продвигаемся вперед.
Неожиданно темноту прорезает яркий свет электрического фонаря и раздается громкий оклик: «Кто идет!». В первое мгновение я ничего не вижу и жмурюсь. Луч света соскальзывает с моего лица и падает на жену; я различаю каски, формы ударников и сверкнувшие офицерские погоны. Нас окружают со всех сторон. Одно хладнокровие может нас спасти. «Ваши документы, — между тем продолжает, по-видимому, начальник отряда, — откуда и куда идете?» Жена делает попытку что-то сказать, но я предупреждаю ее. Вынимаю билет, удостоверение ВЦИК первого созыва, членом которого я состоял (на билете не указывается партийная принадлежность). Офицер внимательно рассматривает удостоверение и еще раз наводит луч фонаря на меня. Обращает внимание на мою офицерскую шинель. Я стараюсь придать своему лицу самое беспечное и спокойное выражение и сообщаю, что иду с женой из гостей домой на Кавалергардскую улицу. Офицер верит и, слегка козырнув, пропускает нас. Беря жену под руку, я удаляюсь намеренно медленно, чтобы не возбудить подозрения. Как то пройдут товарищи с арестованным? Почти в это мгновение конвоиры окликнули меня и спросили: верно ли мы идем? Я ответил, что верно. Одного упоминания о Смольном было бы достаточно, чтобы мы в него не попали, быть может, никогда. Однако и тут нас спасла случайность. Наши переговоры были услышаны
Между тем товарищи, идущие по дороге, ничего не подозревая, уже прошли заставу, не будучи ею задержаны. Начальник заставы снова окликает нас и предлагает вернуться. Идти или нет? Решаюсь возвратиться, торопливо прячу наган. Несколько мгновений начальник заставы молча стоит против нас, а затем с досадой в голосе говорит, обращаясь к кому-то в темноту: «Ну, вот, господа, я говорил же, что это ерунда. — Разве стали бы они возвращаться добровольно обратно? Простите за беспокойство, — говорит он в нашу сторону, — пожалуйста, проходите». Думаю, запел бы ты, батенька, если бы ты знал, с кем говоришь и какие документы лежат вот тут в кармане. Стало очень весело. На этот раз мы беспрепятственно удалились. Отойдя на почтительное расстояние, я окликнул товарищей-конвоиров и, подойдя к ним, рассказал им, из какой ловушки мы выбрались.
У ворот Смольного горит костер, языки пламени режут ночной туман, бросая вокруг отсвет.
Здание Смольного приветливо горит огнями. Ударники и опасность остались позади во мраке. У входа дежурили красногвардейцы, предъявляю им свой документ и вхожу в Смольный. В Военно-революционном комитете нахожу товарища Подвойского. Никогда я не видал его в такой ярости, как после моего сообщения о предстоящем восстании. Совместно с ним мы начали допрашивать ударника; он сообщил нам кое-какие детали к тому, что давеча мне сказал, но не дал ничего особенно ценного. Приступили к просмотру документов. Через несколько минут во все районные Советы, воинские части и заводы летит предупреждение о восстании с точным указанием училищ и казачьих частей, которые должны выступить. Затем здесь же была написана листовка к населению Петрограда. Листовка была выпущена типографией и расклеена рано утром, еще до начала выступления. Со спокойной душой я уехал обратно на автомобиле и без всяких приключений добрался до крепости. Немедленно по приезде даю распоряжение кольтистам строиться и идти для разоружения Владимирского и Павловского училищ — по плану, главных очагов восстания. Сношусь по телефону с Советом Петроградской стороны и прошу его о высылке подкреплений для той же цели. Несмотря на быстроту наших действий, времени было уже много и владимирцы напали на нас раньше, чем мы их окружили. Прибежавший с Большого проспекта товарищ сообщил нам, что юнкера напали на музыкантскую команду Владимирского училища, которая перед этим разоружила юнкеров, отобрали у нее обратно винтовки и пулеметы и убили нескольких солдат, оказавших сопротивление. Медлить было нельзя. Бельмом на глазу были ударники дворца Кшесинской; мы решили их разоружить во что бы то ни стало. Между тем кольтисты и часть моряков уже начинали строиться с веселыми прибаутками, вытаскивая пулеметы.
На Соборной площади выборжцы привязывали трехдюймовое орудие к грузовому автомобилю и накладывали в автомобиль снаряды. Дело с привязыванием орудия у них спорилось плохо: веревка была слишком коротка. Чтобы не терять зря времени, отправляем против юнкеров броневик «Ярослав» с целью приковать их до прихода пехотных частей к училищу и не дать возможности распространиться по улицам. В броневик, кроме пулеметчиков и шоферов, сел еще тов. Павлуновский (старый испытанный партийный работник), в это время приехавший в крепость. Павлуновский намеревался предъявить ультиматум юнкерам о сдаче и в случае отказа открыть по ним огонь. Машина затарахтела и тронулась, сопровождаемая градом пожеланий успеха со стороны собравшихся. Между тем я послал донесение в Смольный о событиях. Из Совета Петроградской стороны пришло известие, что наши ведут ружейную перестрелку с юнкерами. Кольтисты и моряки готовы и уже выступают с орудием. Как только принесли откуда-то крепкую проволоку, дело пошло лучше, с минуты на минуту орудие могло быть тоже двинуто. Я передал свои комендантские обязанности тов. Павлову, сел в легковую машину и вместе с несколькими товарищами отправился к училищу.
Орудие тронулось за нами; грузовик, буксировавший его, наполнен артиллеристами. Мы далеко оставили за собой грузовик и быстро неслись по улицам к училищу; в одном из переулков попали под обстрел, но благополучно миновали опасное место. Сильная ружейная и пулеметная стрельба уже отчетливо слышалась со всех сторон; мы слабо знали расположение наше и противника.
Мимо быстрым ходом прошел броневик «Ярослав»; наша попытка его остановить не удалась. Судя по быстроте, с которой он шел в обратную от училища сторону, по странному положению одного из пулеметов и сильно исковыренной пулями защитной окраске, видно было, что с ним случилось что-то неладное. Между тем стрельба все усиливалась. Начинали летать пули. По улицам были разбросаны кучки вооруженных людей. Эти люди не соблюдая элементарных правил военной предосторожности, во весь рост, не пользуясь прикрытием стен, бежали вперед. На улицах уже валялось несколько раненых и убитых, их подбирали красные сестры. Автомобиль остановился в нише ворот, мы вышли из него.