Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Коллектив авторов

— А я думал, что так лучше. Пожалуй… если осложнение, то неловко выйдет: делегат полка против своего полка.

— Итак, кончено?

— Кончено.

Мы остались с Чудновским.

— Дайте напишу записку к товарищу, чтобы пришел к вам, пошлите с кем-нибудь. Где будет ваш штаб?

— Думаю, в Павловском полку.

— Я вас найду посовещаться. Нам дадут мандаты.

Но Н. И. Подвойский прибежал к нам:

— Возьмите мандаты. Да возьмите несколько бланочков с печатью комитета, может, понадобится. Возьмите по автомобилю в свое распоряжение.

Понадобится — вызывайте мотоциклистов. Сообщайте немедленно, когда все будет готово к наступлению. Мы отсюда дадим вам знать. Я и сам к вам приеду. Держите связь.

С этим напутствием, мандатами, написанными от руки химическим карандашом, и несколькими пустыми бланочками мы уехали: Чудновский — во флотский экипаж, а я — в Павловский полк.

В городе ничто не напоминало войны. По улицам шли люди, как всегда, по своим делам, трусили извозчики, бегали автомобили и мотоциклетки.

Я проехал к Троицкому мосту. Там стоял караул Павловского полка, охранявший мост. В это время прошел батальон юнкеров с офицером впереди, направляясь по набережной к Зимнему дворцу. Офицер что-то спросил у караульных на мосту и догнал свой отряд.

Подъехав к подъезду полка с Миллионной улицы, я подписал путевку шоферу и отпустил его, полагая, что в Смольном он будет нужнее, чем мне.

Часовые пропустили меня по мандату. В канцелярии я спросил комиссара полка. Комиссаром там был товарищ Дзенис, которого Н. И. Подвойский рекомендовал мне как хорошего комиссара, сумевшего наладить отношения в полку. Он оказался молодым человеком с приятным бледноватым лицом.

Когда я показал ему мандат, он сразу понял в чем дело и оживился.

— Хорошо, что вы приехали. У нас в полку спрашивают, чего молчит Смольный? Дворцовая площадь занята юнкерами с артиллерией. Что-то готовится.

— Ничего. Теперь не июльские дни. Какие у вас отношения с преображенцами?

— Как будто ничего, но они, кажется, не хотят выступать.

Объяснив тов. Дзенису вкратце в чем дело, я попросил послать надежного человека с запиской в Преображенские казармы и, если найдет адресата, привести его сюда. Затем я попросил созвать полковой комитет, с которым необходимо было столковаться о выполнении задания. Комитет собрался очень быстро.

Познакомившись с председателем комитета, я сказал ему, что имею сделать заявление от Военно-революционного комитета. Заседание открылось без излишних формальностей.

Я очень кратко очертил положение, указал, что сейчас, вероятно, уже открылся съезд, который установит новую власть Советов, а Временное правительство нужно ликвидировать, для чего занять его опорные пункты: Мариинский дворец, штаб округа и Зимний дворец; Поскольку оно отдало приказ арестовать Военно-революционный комитет, то и с ним мы поступим так же, а там пусть их разберет наша новая власть. Конечно, оно может сделать попытку сопротивляться, у них собраны юнкера…

— И бабы… бочкаревский батальон, да пушки.

— Ну вот, видите, какая у них сила. Вот против этой силы и для выполнения задачи Военно-революционный комитет назначил

меня во главе полка и Красной гвардии.

— Товарищи, тут я думаю толковать не об чем, — сказал председатель. — Нам даден приказ — мы его исполним без разговору. Кто хочет что сказать? А то голосовать буду.

— Дозволь мне слово, я хочу сказать, товарищ председатель, — сказал один унтер-офицер, немолодой, черноусый.

— Говори ближе к делу.

Он стал горячо говорить об обмане народа Временным правительством, о том, что народ ожидает облегчения, перво-наперво мира, крестьянству тяжело, а тут еще хотят пожилых гнать на фронт, а воевать нам не за что, пусть буржуи воюют…

— Ладно, — сказал председатель, прерывая его в паузе. — Еще кто?

Поднялись две-три руки.

— Не довольно ли? Надо дело делать.

— Нет, дай и мне слово, — сказал еще один.

— Еще одному дам, а больше — довольно. Вопрос ясен.

Другой сказал почти то же, только другими словами, и закончил:

— Надо избавиться от этого правительства.

Однако после него еще несколько ораторов пожелало говорить, и я подумал: как бы не затянулось?

Но председатель был умелый и сказал, что речи кончены.

— Вот только товарищу из комитета последнее слово.

Я сказал, что теперь будем исполнять приказ. Для этого нужно нарядить роты: четыре — в оцепление и заставы, две — в резерв с флангов, роту — для охранения тыла. Когда подойдут рабочие, то часть их вольем в середину оцепления.

— Я хочу сказать слово, — заявил еще один.

— О чем говорить? Бросим разговоры.

— Да я по делу. Об этом оцеплении.

— Говори короче.

— Товарищи, я так думаю, что Павловский полк — сила. И хватит его, чтоб расколотить всех юнкеров и с бабьим батальоном вместе. Так что лишне дают нам в подмогу рабочих. Может, что нам не доверяют, как простым солдатам.

Признаться, я не ожидал такого осложнения. Пришлось взять слово для объяснения и сказать, что из всего гарнизона намечены только Павловский и Кексгольмский полки, остальные — в резерве, значит, где недоверие? Конечно, все революционные полки хотели бы быть в первых рядах, но выбраны те, которые ближе к месту действия. Затем — участвуют моряки. Надо, чтобы были и рабочие. Присоединить их к морякам неудобно, так как они к нам ближе с Петроградской и Выборгской сторон. Красная гвардия других районов тоже в резерве. В революционном деле не может быть обид: дело общее — рабочих, солдат, моряков, крестьян.

Послышались голоса:

— Брось. Чего выдумал. Без рабочих нельзя.

Председатель сразу покончил с этим:

— Это не к делу. Кончен вопрос. Пусть товарищ приказывает, что нам делать.

— Дайте мне комнату, ближе к входу. Попрошу комитет выделить человек пять товарищей плюс председатель комитета и комиссар; это будет у нас полевой штаб. Через него мы и будем действовать.

Наметили несколько человек. Под полевой штаб отвели классную комнату. Сказали, что сейчас пришлют писаря, машинку и бумаги.