Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде
Шрифт:
На рассвете, оставив свой карабин (который я и доселе берегу, как реликвию) в военке, с одним револьвером я направился в Смольный, и уже 25 или 26 октября мне было поручено вместе с тов. Беляковым из военки, а также с тов. Москвиным, захватить железнодорожный узел.
В то время как другие товарищи, и в том числе, кажется, тов. Бубнов, занимали Центральное управление железных дорог, я с тов. Беляковым орудовал на отдельных частях узла.
Я уже теперь не помню, сколько дней, как и с кем мне пришлось заниматься всем этим, помню только, как в тумане, заседание Военно-революционного
Как сейчас помню фигуры тт. Галкина и Скрыпника, потерявших силы от напряжения и бессонницы, но еще державшихся на ногах.
— Товарищи! — обращался я к ним. — Нужно распоряжение накормить наш отряд на Николаевской дороге.
— А что? — спрашивает с помутившимися глазами Скрыпник. — Расстрелять его!
— Что ты! Что ты, Микола! Очухайся! Это — Невский! — говорит ему смеясь Галкин.
— А, Невский! — отвечает Скрыпник и, круто поворачиваясь, идет куда-то давать распоряжение.
Помню Подвойского, радостного, как солнце, кипучего, энергичного и всякий раз успевавшего быть в тысяче местах, ничего не оставить без внимания, без указания.
Помню сотни других товарищей, фалангу молодежи, затем старых большевиков, ту старую гвардию, которая не только сумела воспитать молодое поколение борцов, начиная с 90-х годов, но которая и сама оказалась в авангарде этих борцов Октября 1917 года.
Члены ЦК и ПК, члены районных комитетов, рядовые члены организации, рабочие из районов, солдаты, наша революционная молодежь, наши старики, цвет нашей старой гвардии, рабочий класс столицы —.все были на своих местах.
Грузовые автомобили, наполненные рабочими заводов, солдаты, идущие эшелонами, броневики, походные кухни, артиллерия, работницы, даже подростки — хаос движения и людей, хаос мыслей и положений, и над всем этим огромная воля к победе у рабочего класса, сумевшего своим энтузиазмом, самоотвержением и героизмом и в столице, и под Царским, и во время восстания юнкеров, и на почте, и на электрической станции, которые пытались бастовать, и на железных дорогах, — кого зажечь жаждой борьбы, кого увлечь, убедить, кого подавить силой оружия.
Измученный и усталый, как и все, обезумевший, без сна, я через несколько дней, шатаясь, шел по коридорам Смольного с одним желанием — лечь и уснуть.
Вдруг навстречу идет огромного роста человек, а за ним человек пятнадцать молодых людей с винтовками.
— А, вот вы где! — вопит великан, и через минуту он душит меня в объятиях.
Я узнаю доктора Исполатова (ныне покойного), стихийного революционера-большевика.
— Вот узнал о восстании, — вопит доктор, — вынул спрятанные мною винтовки еще от 1905 года, собрал ребят и айда сюда! Сегодня приехал и уже был у Ленина.
«Ребята» улыбаются, у них блестят зубы и дула, и все их фигуры дышат готовностью умереть за дело Советов. Уславливаемся о встрече с доктором, примчавшимся из глубины Тамбовья, и я бегу спать.
Не знаю, долго я спал или нет, только
Я вышел из комнаты возмущенный этим совещанием. Найдя где-то укромный уголок, я, наконец, заснул как убитый.
Проснувшись на другой день, я снова бросился в водоворот борьбы; 14 ноября Ленин подписал распоряжение о назначении комиссаром путей сообщения покойного М. Т. Елизарова и второе распоряжение о назначении меня членом коллегии. Я не хотел этого. Мне не хотелось занимать никаких высоких должностей, мне казалось, что я работник не канцелярии, а массы. Я всячески старался уклониться от этого назначения.
Но вызванный В. И. Лениным, выслушав его доводы, я беспрекословно подчинился приказанию.
Когда-нибудь, в другой раз, расскажу о том, как нам пришлось на другой день после переворота завоевывать железные дороги, а сейчас, чтобы закончить эти беглые беспорядочные заметки, хочу рассказать один маленький эпизод.
Мы, напрягая все свои усилия, вели борьбу с нашими врагами, мы взяли власть, опираясь на монолитную готовность всей нашей партии идти всем до конца. И вдруг группа ответственных старых товарищей выступает против общей линии партии. Все мы помним, как отнеслась к этим товарищам партия: она осудила их и сказала, оценив их поступок: «Партия сильна и крепка и без вас».
Как-то, идя по коридору Смольного, я встретил одного из лидеров группы, моего старого товарища, когда-то работавшего вместе со мной в Питере. Он остановил меня и, поговорив о создавшемся положении, сказал:
— А что вы скажете, Владимир, если я начну издавать газету для отстаивания нашей линии.
Я хотел было ответить моему старому приятелю, как вдруг… не удержался и расхохотался. За спиной моего приятеля стоял Владимир Ильич и, добродушно улыбаясь, говорил:
— Газету? Так-с! Так-с!
Мой приятель обернулся, и густая краска покрыла его лицо. Как пуля, он умчался в другую часть коридора.
Владимир Ильич поздоровался со мной и добродушно заметил:
— Ничего. Снова придут к нам. Больше некуда.
Мне почему-то вспомнился этот маленький эпизод, когда я задал себе вопрос, почему мы победили в Октябре.
Я знаю, что исторические причины закономерного общественного процесса привели рабочий класс всего мира к борьбе против буржуазии, что особые условия нашей истории раньше других передовых стран привели нас к социалистической революции и социализму, что Наличие такой партии, как партия Ленина, и, наконец, работа, руководство и гений такого вождя, как Ленин, обеспечили нашу победу, — все это я знаю хорошо. Но я хочу только подчеркнуть, как сильна, как могущественна была наша партия, как гениально было руководство Ленина, насколько была сильна уверенность в победе, что шатания и колебания некоторых большевиков даже в дни вооруженной борьбы за власть не могли смутить ни Ильича, ни партию, и они были глубоко уверены, что заблуждающиеся и дрогнувшие, убедившись в своих ошибках, снова придут к нам.