Оле Бинкоп
Шрифт:
Трубач в зале играет туш: приглашают дамы!
Парни уставились в свои кружки. Этот танец покажет, какой парень и какая девушка вместе уйдут с вечера.
Музыка заиграла. Девушки идут приглашать. Вильм Хольтен жалеет, что не вышел ростом. Тогда бы Мертке скорей углядела его в толпе мужчин.
Крюгер толкает Оле.
— Тебя приглашают.
Мертке в бледно-голубом платье стоит перед Оле. Нога за ногу выходит Оле из долгой зимы. Среди осени прямо в весну. Растаял снег. Поют птицы. Ручьи нашептывают сказки лугам.
Без
— Эгей! — приветствуют его крестьяне-единоличники.
Анкен привел двух дам. Первая — его собственная жена. У нее остренький, любопытный носик, таким при желании можно сверлить дырки в заборе, утверждает Мампе Горемыка. У второй, что держится поодаль, губы намазаны фиолетовой помадой. Она с головы до бедер закутана в синюю хламиду.
Пиджак Серно за это время высох. И дух его воспарил. Он притягивает к себе закутанную незнакомку, как баран, распихивая трех мужчин.
— Пропустите даму!
Серно охоч до нежных заигрываний. Дома-то у него сплошь усохшая набожность.
— Присядь ко мне, дитя из дальних стран!
Дама с улыбкой подсаживается к Серно.
Свистом в два пальца Серно подзывает Шабера. Шабера нет. За двадцать марок чаевых Оле подрядил его обслуживать кооператив. Серно кивает Мишеру:
— Два пива!
А для дам заказывает майбергское яблочное вино по две марки пятьдесят пфеннигов бутылка.
В зале танцоры протирают подметки. Теперь пустилось в пляс и старшее поколение. Хульда Трампель оттаскивает мужа от стойки:
— Эвальд!
— Чего тебе?
— Пошли танцевать.
— Кха-кха, пошли, только не скачи так.
— Значит, не хочешь?
— Кха-кха, хочу, хочу!
Софи Буммель притоптывает, прихлопывает и смеется. Отчего же ей и не посмеяться! Зубы у нее теперь есть. Франц Буммель доверху полон яблочным вином. Он похлопывает жену, как лошадь по крупу.
— Молодец, лошадка, молодец! Мы выиграли!
Герта Буллерт нежно льнет к измятой рубахе Зигеля. И слушает. Ибо Зигель читает лекцию.
— Танцы — это культ! Во-первых, интересно, во-вторых, поучительно. У примитивных народов танец — своего рода первый шаг к размножению.
Герта вполне счастлива.
— Ах, как хорошо, когда так много знаешь!
Мампе приканчивает третью бутылку яблочного. Да и Герман что-то начал покачиваться в такт музыке.
— А Иисус танцевал в Кане Галилейской?
— Было дело, но только вальс. — Мампе вычитал это в какой-то масонской брошюрке.
Герман приглашает фрау Штамм. Она даже больше чем мадонна. Этот пробор! Эта милая, непорочная улыбка!
Но всех счастливей третья пара — Оле и Мертке. Они танцуют вместе уже десятый танец. Не говоря друг другу ни слова. Да и о чем говорить? Мертке выбрала Оле. Танцем они убивают сомнения. Они пожимают друг другу руки и этим пожатием
«Я напрасно обидела тебя».
«Я не помню обиды».
«Это было летом».
«Лето сейчас».
«Какой ты молодой, ты моложе всех».
«Какая ты хорошая, ты лучше всех».
Готгельф Мишер тащит к эстраде пиво и водку. Пусть музыканты пропустят глоток. Трубач исполняет туш. Заказной вальс. «В честь того, кто подносит нам щедрой рукой». Подносит Серно.
Молодежь становится в круг. Хлопает, потеет, топает и приплясывает. Оле с Мертке отходят в сторону. Пусть все, кому охота, почтят Серно. Оле этого делать не станет.
И вот в зал является толстый Серно. Он снял пиджак. На руке у него повисла незнакомка — туфли на гвоздиках, чулки без шва, платье с глубоким вырезом на спине, подсиненные волосы похожи на линялую рубашку. Музыканты вскинули трубы. Серно выходит в круг. Он танцует вальс — круг налево, налево, налево…
На выбритом черепе Оле поблескивают капельки пота. Улыбка сбегает с его лица. Он стоит и не сводит глаз, женщина в синем… Где он видел эту спину? Эти чуть развернутые наружу ступни? В зале шепоток. Ветерком перебегает по залу имя — из уст в уста. Сотни взглядов устремлены на Оле. Это его жена танцует вальс. Озноб сотрясает Оле.
Аннгрет видит, что Оле стоит рядом с Мертке, и, оставив своего партнера, идет к нему.
— Нет, — кричит Оле. — Нет, нет!
По залу идет прежняя его жизнь, прежняя жизнь идет на высоких гвоздиках. Оле наклоняется к Мертке и крепко ее обнимает. «Спаси меня, Мертке, спаси!»
Аннгрет прибыла в деревню за два дня до праздника урожая. Брат встретил ее в рыбацком домишке меж двух озер.
— Зачем пожаловала, сестрица?
Сестрица приехала из-за судебного разбирательства.
Аннгрет одаривает детей бананами. Желтые приторные колбаски из-за океана. Брату она привезла западные сигары, черные, как кровяная колбаса, и в серебряной обертке: обертка с тропиками, обертка с пустыней, обертка с джунглями.
Жена Анкена получила маленькую коробочку пестрей павлина снаружи, дороже золота внутри. Она сорвала крышку.
— Ах, ко-офе! Кофе и у нас есть.
Аннгрет обиженно:
— Не думаю. Это экстра-кофе. Кофе, действующий по-западному — не только на голову, но и на душу. Незабываемые ощущения!
Аннгрет сновала по дому и по саду. Ах, какие низкие комнаты! Какие голые деревья! Она привыкла к другим садам, где полно травы.
— А если трава перерастет, мне велят ее подрезать.
— Ты, значит, там в услужении?
— Ну конечно, я резала электричеством. А потом выбрасывала.
— Что выбрасывала, сено?
— На Западе оно не нужно.
Странно, брат ее никогда бы с этим не свыкся.
Целый день Аннгрет болтает и бахвалится. Вечером идет к Серно — передать ему привет от Рамша.