Олег Рязанский
Шрифт:
Дмитрий Иванович и Боброк переглянулись и поскакали к дубраве. Мелик не поехал следом.
— Вроде приглянулось им тут, — сказал он Степану.
Степан и сам видел, что место открывало хорошие возможности для построения полков. Дубрава на левом крыле лишала татар возможности нанести боковой удар конницей.
Вернулись воеводы и великий князь.
— Ну, Семён, — весело закричал ещё издали Дмитрий Иванович, — теперь всё в твоих руках. — Он подскакал поближе и спросил уже серьёзно: — Сможешь
Мелик, видимо, уже думал о том, с готовностью ответил:
— Если дашь мне конный полк, князь, сумею.
— Дам, — твёрдо сказал Дмитрий Иванович. — Сколько нужно, столько и дам. Только воев попусту под удар не подставляй. Заманивай супостатов.
— Заманивать без большой крови невозможно, государь, — сказал Мелик. — Это наперёд надобно помнить.
Боброк спешился и отошёл в сторону. Он стоял в призрачном рассветном тумане, плащ, свисая с плеч, делал его похожим на былинного богатыря Святогора. Воевода снял шлем, положил его рядом с собой и лёг на землю, прильнув к ней ухом.
Степан не сразу понял, что происходит. Сзади, где стояли дружинники, кто-то шепнул: «Вещий Боброк землю слушает, будущее вопрошает».
Боброк встал, и — словно подгадал кто — дунул ветерок, развеялся предутренний туман. Открылось всё огромное поле, как по волшебству.
Воевода подошёл к конным. Все напряжённо ждали, что он скажет.
— Слышал стон великий, плач по земле распространяется. То ордынские жёнки плачут. — Боброк сел в седло, не дожидаясь вопросов. Никто не проронил ни слова...
Всю обратную дорогу великий князь, Боброк и Семён Мелик обсуждали, как вернее завлечь татар именно на это поле. Никто ещё не знал тогда, что зовётся оно Куликовым и что войдёт в русскую историю навеки.
Вернулись к войскам, вольно расположившимся на ночлег в перелесках, когда солнце уже встало. Дмитрий уединился в шатре с Боброком, к ним вскоре пришёл остававшийся в отсутствие великого князя главным воеводой князь Владимир Серпуховской. Немедленно от шатра помчались отроки к полкам созывать князей и воевод на совет.
Степан постоял в нерешительности — нужно было дожидаться Боброка, получить обещанное воеводой разрешение идти к Мелику. Между тем после проведённой в седле бессонной ночи накатывала дрёма на теплом сентябрьском солнышке. Появился Юшка, он уже пристроил коней Боброкову коноводу, нашёл знакомцев, те пригласили к своему костерку, посулили горячей каши. Степан побрёл вслед за Юшкой в ближний лесок, туда, где поднимался дымок и тянуло слегка подгорелой на костре кашей.
— Откуда ты их знаешь? — спросил Степан, когда они вместе с Юшкой подходили к опушке леса.
— Так то ж наши, рязанские.
— Рязанские? Каким образом? — удивился Степан. — Может, пронские?
— Нет,
— Так ведь Олег Иванович выжидает, в стороне стоит.
— Разве я сказал — княжеские полки? Я сказал — ополченцы рязанские. Князь сам по себе, они — сами... Может, они и тёмные мужики, но поняли, что не Москву идут защищать, а Русскую землю.
Подошли к небольшому костру. Вокруг полулежали и сидели мужики — кто в кольчуге, кто в старинном доспехе, кто в простой стёганке, обшитой металлическими бляхами. И вооружены были пестро: и старыми прямыми мечами, и кривыми саблями, и пиками, и рогатинами.
Любое оружие, особенно в южных приграничных местах, передавалось от отца сыну, оберегалось пуще всякого имущества. Здесь можно было встретить даже мечи времён легендарного рязанца Евпатия Коловрата.
Родной мягкий говор рязанских мужиков приятно ласкал слух:
— Где это видано — из Залесья выходить, из засек?
— А ты отсиживаться пришёл в засеках?
— Всё же когда лес кругом, против орды спокойнее.
— Ежели спокою ищешь — на печи с тараканами бы воевал!
— И то руки зашибить можно.
Кругом засмеялись, немудрёную шутку передали дальше, к другому костру. Кто-то уже серьёзно сказал:
— Говорят, воевода Боброк землю слушал.
— И что?
— Говорят, слышал, как стон идёт, плач великий, вороний грай.
— Да, утешил ты нас.
— Так говорят, слышал он, что больше ордынские жёнки плачут.
— После боя всегда плачут.
Рязанцы помолчали.
— Смерть кормильца — она всегда смерть. Что нашим бабам; что татарским.
— Хватит вам, ребяты, сказки про Боброка рассказывать, — донёсся низкий голос. — Воевода он, а не вещун. Он сейчас с великим князем и братом его Владимиром Серпуховским думает, как полки лучше расставить. Только им и дела, что землю слушать.
Трезвая рассудительность рязанца убеждала, но Степану не хотелось расставаться с такой яркой картиной: вещий Боброк слушает землю, а вокруг стоят князья и воеводы. Ждут с тревогой, что скажет своим сынам Русская земля. И несутся слова от полка к полку, от воина к воину, от сердца к сердцу, как песня...
Он стряхнул с себя наваждение — самое время о песнях думать! — и спросил ближнего ополченца:
— Кто над вами воеводой стоит?
Рязанец смешался, стал бормотать что-то невразумительное, подыскивая слова, видимо, не понимая, о каком таком воеводе спрашивает незнакомец.
— Слышь, дядя, отвечай, кто воевода-то? — вмешался Юшка.
— Эт-та... — Ратник поглядел на сидящих рядом с ним, словно в ожидании помощи, тогда все враз загалдели:
— Нету у нас воеводы.