Олегархат районного масштаба
Шрифт:
— Но «Кама»-то лучше ЗиМа! А у Комитета накладные повышенные, так что я и сороковник определила, наступив кованым сапогом на горло собственной жадности. И не потому я столько хочу, чтобы советского гражданина обобрать, а потому, что Комитету приходится очень много научных проектов финансировать. А раз у государства денег на такую науку нет, приходится как-то самой выкручиваться.
— А сколько у тебя там машин производится? Ну, в месяц?
— Пока только тысячу собираем, деньги появятся, можно будет выпуск и расширить немного.
— Ладно, можешь писать объявления в газеты, что с первого января твоя «Кама» пойдет в продажу по сорок тысяч. Разных писателей и актеров слегка обезжирить — тоже дело полезное. Но больше ко мне с такими запросами не приходи!
— С такими —
В том, что Пантелеймон Кондратьевич свое обещание выполнит, у меня сомнений не было: госкомценовских чиновников он к ногтю прижмет. Но не было у меня сомнений и в том, что я нажила себе очередную кучку врагов. Впрочем, бизнес без врагов не бывает и к этому я привыкла. А не получить от врагов невосполнимого урона мне поможет Лена. А так же дед и Игнат… то есть товарищ Буров. И те, с кем они одну работу уже проделали — и в этом я тоже не сомневалась. Потому что дед мне все же рассказал, что же, собственно, они тогда сделали. И как…
Глава 24
Новый год мы отметили весело: по телевизору программа была очень интересная, «Голубой огонек» в двух частях. И в первой (до полуночи) на «Огоньке» давали прекрасный концерт, а после полуночи передача шла уже в «традиционном» виде, с гостями, сидящими за столиками. И я с огромным удовольствием смотрела на «сильно помолодевших» ведущих: Игоря Кириллова, Светлану Моргунову, Светлану Жильцову, всесоюзную «Тетю Валю» Леонтьеву — и на ранее мне незнакомую (хотя я о ней много слышала от того же деда) Нину Кондратову. Ну а дополнительное удовольствие я получала потому, что точно знала: вся передача была записана на разработанный в Комитете видеомагнитофон — то есть и я «была причастна».
Причем ведь на самом деле была причастна, я же инженерам рассказала, как его делать… в самых общих чертах, конечно — но в том числе и за это мне из Шаболовки еще тридцатого принесли (в подарок) две кассеты, на которых весь «Огонек» был уже записан. Но я об этом даже Сереже не сказала, терпела до последнего — и, оказалось, не зря: получать удовольствие среди родных и близких гораздо приятнее.
А уж получать его одновременно со всей страной… На самом деле все же не одновременно: в том же Петропавловске-Камчатском — в городе, где всегда полночь, «Огонек» показали еще в три часа по Московскому времени, и для этого туда кассеты доставили аж на мясищевском бомбардировщике. Точно на нем, между прочим я сама кассеты на Чкаловский аэродром отвозила: телевизионщики вовремя забыли оформить пропуск для своей машины на аэродром и попросили кассеты доставить того, у кого пропуск точно был — то есть у Комитета попросили: официально-то Комитет был «гражданской» конторой и туда для позвонить оказалось легче всего. Ну а я как раз относительно свободна была и лично решила шофером поработать, ну и отвезла коробки с кассетами в Щелково. Оттуда не только на Камчатку кассеты отправляли, еще во Владивосток — и этим бортом их доставили и в Хабаровск, и в Читу, и еще куда-то (точно не знаю куда, но на тот борт погрузили кассет десятка два, по паре комплектов на телестудию) — но вот в Петропавловск был отправлен «персональный бомбардировщик». И к его полету я ведь тоже оказалась «причастна»: туда самолет летел с двумя дозаправками, а систему сближения и стыковки самолетов с танкерами тоже мои инженеры делали…
То есть поводов для гордости у меня было хоть отбавляй. Впрочем, дома их много у кого хватало. Любаша получила у себя в институте сразу два «автомата», а в этом была огромная заслуга и Ники с Викой, так что я старушек наградила специально изготовленными на «придворном заводе» медалями «За воспитание и обучение подрастающего поколения». Машка выдающихся успехов пока не показала, но под руководством Сережи изучила его «конструкторский» язык программирования и получила — сугубо в «производственных целях» личную «графическую станцию». То есть это была станция все же Сережина, но он разрешил племяннице ей пользоваться когда угодно: ему машин и на работе хватало. А Оля (маленькая, потому что сестра-бабуля и мама тоже на Новый год к нам в гости приехали) успела получить как раз перед Новым годом звание «Ударник
Ну да, выкройки она считала как раз на Сережиной графической станции с использованием программ, как раз реализующих метод Канторовича по максимизации линейной системы уравнения с многими переменными — но чтобы детали выкройки начать располагать, нужно их сначала придумать, а это Оля-маленькая и проделала. Ну а в трест ее выкройки я, конечно, отнесла, ведь это было самыми что ни на есть «передовыми технологиями» и полностью соответствовало профилю Комитета. Конечно, Оля работницей Комитета все же не была, то это даже было лучше, лично для Оли лучше…
Оля большая (то есть сестра-бабуля) в шестьдесят третьем тоже разжилась орденом, за хорошее руководство Благовещенским филиалом Уфимской фармфабрики. За очень хорошее руководство: филиал выполнил план по производству «сложных лекарственных препаратов» примерно на восемьсот процентов. Правда, для достижения таких результатов нужно было и немало нового оборудования изготовить, и я сестренке в этом помогла. То есть оборудование делалось на «придворном заводе», а его проектирование и разработку всей нужной автоматики провели парни из сто шестидесятого института во Фрязино, причем когда я к ним привела Олю и сказала, что это нужно для советской фармакопеи, они с Комитета даже не стали «вымогать» очередных плюшек в виде постройки чего-то институту или городу нужного, так что мое участие свелось к тому, что я фрязинцам выписала «проездные» на самолеты «Местных авиалиний» до Благовещенска. Имела право, ведь авиакомпанию так из под формального подчинения Комитету и не вывели…
Мама, которая нас в Москве посетила впервые, долго охала по поводу размера нашей квартиры, причем в основном сокрушалась по поводу того, что «сколько же здесь убираться-то надо». Однако это было единственной ее «претензией», а все остальное ей понравилось. И нам всем очень понравился такой семейный Новый год. А первого января, в среду, был общесоюзный выходной, и поэтому на работу можно было не к девяти бежать, а только к десяти… Но бежать пришлось: это у обычных людей выходной — это когда они не работают, а вот у руководителей все было несколько иначе — и уже в половине одиннадцатого мне позвонил Николай Семенович:
— Светик, поговорить нужно, ты через полчаса на работу придти успеешь?
— Николай Семенович, что у нас такого случилось, что до завтра подождать не может? Или вы просто за работой забыли, что Новый год наступил?
— Ничего я не забыл! Да и случилось… ничего особо серьезного, но вот подождать можно было бы до завтра, но не нужно. Николай Александрович приболел…
— Что с ним?
— Да ничего серьезного, но ты же знаешь нашу медицину: говорят, переутомление у него… можно подумать, что все остальные у нас не утомляются. В общем, он подписал постановление о то, что я его в должности предсовмина замещаю на месяц. А там, я посмотрел, работы уже столько, что… понятно, отчего он переутомился. Но ведь и остальную работу забрасывать нельзя, а я все уже не потяну. Поэтому есть мнение — и Николай Александрович его поддержал — временно тебя назначить исполняющим обязанности первого моего зама.
— Ну, поездить по городу на «Чайке» я как бы и не против, а вот как насчет остального?
— А остальное будет примерно то, чем ты и так сейчас занимаешься. Только прав у тебя будет побольше… ну и ответственности.
— А вот ответственности мне лишней не надо, так что я отказываюсь.
— А тебя, Светик, никто и не спрашивает, Николай Александрович приказ уже подписал, и приказ этот с Пантелеймоном Кондратьевичем согласован. Так что я сейчас на работу еду с дачи, и к тебе заехал по дороге, чтобы с собой тебя захватить: дела-то самые срочные передать надо, тебе ими уже с завтрашнего утра заниматься придется.