Ольга и Алексей
Шрифт:
“Алёшенька, тебе следует держаться поближе к дядюшке и во всём слушаться его. Он выведет тебя в большой свет, и ты получишь привилегии, о которых другие только мечтают. Также постарайся понравиться и самому министру, возможно, так ты войдёшь в ряды его помощников и станешь в дальнейшем его правой рукой. Запомни, ты должен угождать всем и ни в коем случае ни нажить себе врагов. Всем улыбайся, хвали каждого даже по пустякам, будь всегда на виду и первым во всём, опережай других. Тех, кто мешкает и стесняется, оставляй позади себя, не робей никогда, и если тебе что-то предлагают, бери и не сомневайся, пусть думают, что ты о себе высокого мнения, и также сами
Так писала Алексею мать, но ему чужды были её наставления, он не желал заискивать и лицемерить ради собственной выгоды, а свою работу полагал на пользу государству. Но постепенно он привык к петербургскому обществу, незаметно для себя слился с окружающими и перестал замечать в себе скрытность, условность и манерность.
***
В ноябре, когда подошла печальная дата – день поминовения Николая Ильича, Вересовы отправились в церковь на литургию, которую проводил старенький местный священник отец Никодим. Пелагея Ивановна мужественно отстояла несколько часов, не жалуясь практически ни на что, только скрипучий голос священника да прохлада в церкви её беспокоили. Она то и дело шёпотом высказывала Жюли свои недовольства, тем самым отвлекая её от молитвы:
– Неужели в тяжесть было им лучше натопить печи? Разве можно, чтобы родственники покойного мёрзли в такой важный день?
– Матушка, прошу вас, сосредоточьтесь на высшем вместо того, чтобы обращать внимание на низшее, – наставительно прошептала её дочь.
– Кажись, отец Никодим совсем уже зачах… Печально смотреть на его трясущиеся руки… – шептала Вересова младшей дочери, но та и вовсе не слушала её, погружённая в свои собственные мысли. Матери оставалось только вздыхать, мысленно сожалея, что дочери не желают разделить её мучения в такой важный день.
Уже дома Пелагея Ивановна водрузила себя в своё любимое кресло и сообщила, что на кладбище уж точно не пойдёт.
– Сердце так колотится, и руки дрожат! Посмотрите! – призвала она дочерей. – Нет, на кладбище мне сегодня не бывать, но вы всё сделайте честь по чести, строго так, как я вам велела! – Её взгляд стал грозным. – Глашка, принеси-ка мне чаю! – призвала она служанку и стала обмахиваться платком, жалуясь, что в доме слишком жарко натопили печи.
– С ума можно сойти, какой жар! – ворчала она.
Девушки, перекусив, отправились к могиле отца, священник должен был прочитать молитву, а девушки намеревались поставить свечку за упокой души отца. Придя на кладбище, они довольно отметили, что работники потрудились исправно, прочистив дорожки, и они без проблем отыскали могилу отца и прошли к ней. Каменная плита с датами рождения и смерти указывала на захоронение Николая Ильича Вересова, и любой желающий, если бы таковой нашёлся, мог бы легко найти эту могилу. Девушки смирно стояли на снегу, уже прилично замёрзнув, терпеливо слушая молитву отца Никодима, и хотя мороз был небольшим, всё же дамам в сапожках и лёгких пальто было некомфортно находиться долгое время на улице. Когда священник ушёл, девушки ещё остались, Юлия решила прочитать свою молитву, и только когда время уже приблизилось к трём часам, они пошли в обратный путь к ограде кладбища.
У ворот они неожиданно столкнулись с Рубцовой, не сразу даже заметив её и экипаж по ту сторону. Она была вся в чёрном, исправно нося траур по мужу, и походила на большую ворону, приземлившуюся на белый снег. Чёрные глаза живо блестели, на губах играла улыбка, когда она приветствовала Вересовых, словно и не удивясь нисколько, встретив их здесь. А вот девушки были ошеломлены и даже на мгновение оцепенели, не сумев поздороваться с ней, как должно.
“Что ей здесь нужно?”, – задавала себе
– Как я посмотрю, вы обе в отличном здравии, и ваша матушка тоже, я полагаю? – спросила Рубцова. – Конечно, что ей будет, теперь-то у неё спокойная жизнь, без тревог и напастей, налаженное хозяйство… – Она иронично улыбнулась. – Я полагаю, вы пришли помянуть своего батюшку? Похвально, похвально…Тем более неожиданно такое соблюдение традиций в семье, которая подверглась серьёзным испытаниям Господа…
– Я прошу вас… – хотела было сказать Юлия, но Марья Ефимовна её перебила:
– Ах, да! Я увидела ваше бледное лицо, Юлия Николаевна, и кое-что вспомнила… Вы так сильно похудели, неужели ваши дела так плохи? Ах, вот что я хотела сказать! – воскликнула она, увидев, что Ольга потянула сестру за руку, чтобы уйти. – Я недавно услышала новости о вашем давнем знакомом, Александре Васильевиче Липьеве, помните ещё такого? Так вот, думаю, вам будет интересно узнать, что ваш старинный приятель счастливо женился ещё в сентябре. Его жена, говорят, чудо как хороша, а её приданого было достаточно, чтобы молодые обосновались в городе и купили себе дом.
Она улыбнулась, довольная произведённым эффектом. Ольга бросила взгляд на сестру, гадая, как отразится на ней эта новость, и Юлия не смогла в полной мере скрыть свои чувства, её губы дрогнули, и она слегка покраснела. Девушка не ожидала, что Рубцова приготовила для неё новости, которые пронзят уколом её сердце.
– Простите, нас ждут на поминальный обед… – произнесла Юлия и попыталась пройти мимо Рубцовой, но та преградила путь девушкам.
– Я так полагаю, вы здесь посещали могилу отца, – тон Рубцовой вдруг стал серьёзным. – Я тоже помню, какая сегодня дата, ничего не забываю, поэтому-то я и приехала сюда из Воротникова, – и добавила после паузы. – Я пришла плюнуть на могилу вашего отца…
Девушки застыли у ворот, не в состоянии пошевелиться от такого откровенного цинизма. Её же взгляд стал жёстким и колючим, она больше походила на старую брехливую соседку, и по всему походило, что она не шутила, не раззадоривала их, а действительно намеревалась сделать то, что сказала.
– Как вы смеете? – возмутилась Ольга после паузы.
Но Юлия прервала начинающуюся бурю и силой увела сестру, понимая, что сейчас начнётся ссора, которая только доведёт Ольгу до слёз, а Рубцова будет довольна, ведь именно этого она и добивалась!
– Не время с ней разбираться, нас ждут на поминках! – прошептала она, крепко держа Ольгу под руку.
– Но как она посмела сказать такое! Мы просто уйдём, ничего ей не ответив? А если она сделает это? – глаза девушки были полны искреннего возмущения и ужаса. Вересовы остановились неподалёку от входа, не успев пройти и двадцати шагов. Ольга выдернула свою руку и теперь глядела на сестру сурово и осуждающе, намереваясь вернуться к Рубцовой и остановить её от кощунственного поступка.
– Успокойся, Оля, и подумай. Сегодня такой важный день, а ты хочешь поругаться с Рубцовой? Это ни к чему не приведёт, а только доставит ей удовольствие, а тебе истреплет нервы. Пусть делает, что хочет, камень всё стерпит, а отец наш далеко, она не сможет причинить ему боль или оскорбить. Этим поступком она лишь унизит себя, и мы можем только пожалеть её тёмную и озлобленную душу.