Ольга и Константин
Шрифт:
Выпалила, осеклась и замолкла, с опасением ожидая, что он сразу возьмет и уйдет.
Но Константин ответил рассудительно и с некоторым снисхождением.
— Ты сейчас совсем неверно говоришь…
Я от станции сам не бежал — ты привезла. С вашим председателем договор заключил — значит, обмануть его не могу. А отсюда гонишь, — он притопнул ногой, — так я к себе пойду, теперь хорошая квартира есть. И больше не кричи, пожалуйста, видишь — ко мне гости пришли.
За окном, и верно, стояли два человека: завгар Вахрамеев и еще один,
Константин распахнул окно, пригласил, радушно улыбаясь:
— Э-э, как раз я вас ждал… Проходите, дорогие.
— А мы это… ко времени? Ольга-то дома? — на всякий случай переспросил Вахрамеев, а Долгушин оживился и ходко направился к крыльцу.
— В моем доме гость всегда вовремя! Заходи, пожалуйста, — уклончиво заверил Константин и, закрыв ©кно, пошел к двери.
— Нате, он уж и друзей завести успел! Да чем же ты их у себя угощать станешь? — спросила Ольга насмешливо. — Тебе ведь и посуда, вилки-ложки нужны… Где возьмешь?
— У нас, если дома чего не хватает, к соседям идут, — сказал Константин серьезно. — Ты мне ближе всех соседка, думаю, поможешь, чтобы гости обижены не были. Правильно я думаю? Наверно, правильно.
И вышел, не ожидая ответа.
А Ольга постояла, глядя на дверь, потом быстро поправила волосы, осмотрев себя в зеркало, заспешила к настенному шкафчику, зазвенела тарелками.
Уже в светлых сумерках проходившая мимо Вера Сырцова услышала доносившееся из дома мужское пение, а потом увидела сидящую возле калитки Ольгу.
— Твой, что ли, гуляет? — подсела рядом.
— Гуляют. С гаража новых знакомцев привел… Да какой он мой? — спохватилась Ольга. — Ну приехал, работать у нас пробует, может, и не понравится ему тут, кто знает. Нет, заладили: «твой» да «твой»!
— Будет, Олюня, — обняла ее Вера. — Чего туману наводить? Небось, страшишься, как к сыну приладится, и вообще… Верно, уж не девочки мы, а все счастья хочется. Знать бы, конечно, какой человек, да ведь, ног не замочив, в воду не влезешь.
— И человек вроде хороший, а все равно боязно, — сказала Ольга. — Или привыкла я одна?
…А в своей половине хороший человек постучал ладонью по столу, прервал Долгушина, воодушевленно орущего: «…и набравшись сил, чуя смертный ча-ас…»
— Мы тебя хорошо слышим, зачем так кричишь? Тебе вторым голосом надо петь, думать надо, про что поешь, чтобы сердце тоже пело. Понял?
— Погоди… Тогда я вот эту заведу. — Долгушин с воодушевлением набрал воздуха и затрубил: — «Не плачь девчо-он-ка, пройдут дожди-и!»
Константин засмеялся, и Вахрамеев засмеялся тоже.
— Ну, еще по одной, и я пошел, — поднял стопку Вахрамеев. — Будь здоров, специалист ты, видно, толковый, теперь прижиться тебе у нас, а мы рады будем!
…На скамейке у калитки Вера оглянулась на окна, за которыми сидела компания, опасливо предположила:
— Еще каков он во хмелю!.. Не страшишься
— А вот ни столечко, — рассмеялась Ольга. — Николая, бывало, верно, боялась… А этот вовсе другой. Ладно. — Она поднялась. — Им завтра тоже на работу, как и нам. Пойду провожать.
Переговорный пункт в райцентре помещался вместе с телеграфом и отдельно от почты. Помещение было маленькое, с двумя кабинами.
Подойдя к окну взглянуть на свою машину, Константин удостоверился, что она стоит как стояла, а за ней на другом конце площади увидел только что остановившуюся машину Михаила Воронина. Белоголовый водитель бойко взбежал по ступеням чайной, скрылся в дверях, и Гогуадзе нахмурился озабоченно.
Но ожил динамик над кабинами, прохрипел нечто неразборчивое, открылось окошечко в стене и оттуда поторопили:
— Рустави! Вторая кабина ждет, только не слышно ничего, вы погромче говорите.
Вбежав в кабину, он схватил трубку, и сквозь стекло было видно, насколько громко он говорит, пытаясь докричаться. Этот разговор с мимикой и жестикуляцией длился некоротко, затем, сокрушенно посмотрев на трубку, Константин повесил ее на рычаг и подошел к окошечку.
— Думаю, не поняли они ничего, так слышно было… Еще раз нельзя?
— А все равно то же будет, — уверила телефонистка. — Погода плохая, помехи, да еще связь не прямая. У вас важное что?
— Как не важное? Может, я жениться хочу, родственникам сообщаю!
— Ой, тогда надо обязательно телеграммой сдублировать. Дать вам бланк?
— Э-э, разве в телеграмме все напишешь? — удивленно возразил Константин. — Подумают — я с ума сошел… Словами надо объяснять. Лучше слышно никогда не бывает?
— Ночью, когда загрузка меньше, и если грозовой фронт не мешает, — солидно объяснила девушка.
— Ночью приеду, а грозовой фронт как угадаешь? Придется в другой раз, — махнул рукой Гогуадзе. Но тут же передумал. — Ладно, давай бланк… Нет — два бланка! Телеграмма длинная будет.
Выйдя на улицу, услышал громкие голоса с другой стороны площади и увидел, что машина Воронина полна ребятней разного возраста. Тогда перешел площадь, и как раз из чайной вышел Михаил, расплылся в улыбке, увидев его.
— О, Константину Сергеевичу пламенный привет… А я вот за школьниками приехал. Значит, вместе поедем!
— Поедем, поедем. — Гогуадзе притянул его за рукав, нагнулся. — Подыши на меня, пожалуйста.
— А я одного гивца! — уверил парень и готовно дохнул. — Вот. Почти безалкогольный напиток… Для промывки пропыленного горла.
— Э-эх! Мозги тебе промыть надо, дорогой… Ты ведь какой груз везти должен? А дорога какая? На, — он достал из кармана ключи и вложил в руку Михаила. — На моей поедешь сзади, во-он она стоит. А эту я поведу. Кругом марш! — прикрикнул, не давая возразить.
Затем обошел кузов, заполненный галдящей компанией, рассевшейся на скамейках, привстав на колесо, спросил: