Ольга, королева русов
Шрифт:
— Меня побаиваются, — Куря не удержался от похвальбы, но тут же поспешил объяснить: — Через меня идет вся степная торговля, и я держу цены в своих руках.
Он провожал Свенельда в степь на одно поприще. Расставаясь, вручил знаки своего рода и припал к плечу воеводы, выражая высшее почтение.
— Ты спас мое лицо воина, великий воевода. Я буду служить тебе и делам твоим всю жизнь, и, даже если мне суждено прожить долго, я не смогу расплатиться с тобой.
Казалось
Но Ольга вдруг стала испытывать непонятный страх. Будучи весьма разумной женщиной, она пыталась найти причину этого страха, продумывая все возможные его корни, но ей ничего ниоткуда не грозило. Ни ей, ни растущему в ней младенцу. И ясным разумом понимая это, княгиня Ольга ничего не могла с собой поделать.
Когда страх стал разрастаться, давить ее, не давать спать и просто спокойно существовать, она поняла, что не избавится от него, если кому-нибудь не расскажет, что ее мучает. Правда, «кому-нибудь» для великой княгини подразумевало: только ее супругу. Но вот как раз ему-то и не следовало говорить, и великая княгиня о нем никогда не думала как о друге, к которому спешат, чтобы просто облегчить душу.
Друга она встретила в дальнем дворцовом переходе, когда шла навестить внуков Зигбьерна. Столкнулась лицом к лицу, не думая, что вот он, тот друг, которому можно доверить непонятную тоску, рождающую еще более непонятный страх.
Навстречу, тяжело опираясь на палку, шел коренастый мужчина с такой нечесаной бородой, что казался похожим на лешего. И не посторонился — совсем как леший. И сказал:
— Здравствуй, королева русов.
— Ярыш?!
— Ходить учусь, — он улыбнулся в косматую бороду. — Будто маленький.
— А бороду почему не стрижешь?
— Так ведь не один я тут ходить учусь, — туманно пояснил Ярыш, понизив голос. — Твой ромей тут часто шастает. А он — человек Кисана.
Ольга вздохнула. Объяснять Ярышу здесь, в полутемном переходе, что многое изменилось, было неуместно и небезопасно. Сказала только:
— Я пожаловала ему личное дворянство, Ярыш. И он уже оправдал это пожалование.
— Не доверяй ромеям, наша королева.
— Доверять можно только друзьям детства, — она чуть помедлила, решаясь. — Идем со мной. Идем.
— Куда повелишь.
— Боюсь только, что бороды твоей они испугаются. — Ольга улыбнулась. — Пошли.
Внуки Зигбьерна нисколько не испугались прихрамывающего мужчины с косматой бородой. То ли доброта от него исходила, то ли кого-то он им напоминал, а только они очень быстро оседлали его колени, дергали за бороду и даже смеялись. Правда, еще не так звонко, как бы хотелось княгине Ольге. Статна вышла, за дверью дежурила Айри
Признаваться воину, что твоя тревога не имеет никакой причины, было по-детски наивно. Ольга понимала это, а потому и изложила свою тревогу с весьма явной причиной, сказав, что беспокоится о походе Свенельда. Ярыш покачал ребятишек по очереди, отдельно каждого, на оседланных ими коленках, и, подумав, сказал:
— Марево.
— Что — марево?
— В степи. Плывешь в седле, как по волнам. А впереди вдруг — конники. Ты за меч, а они не впереди, а за два поприща. Вот так и маешься.
— Вот я и беспокоюсь, — вздохнула Ольга, хотя беспокоилась о чем-то ином, что невозможно было объяснить Ярышу.
— Свенельд со степью дружит, — Ярыш тем не менее тоже вздохнул. — Ты лучше у Берсеня спроси.
Ярыш отвечал невпопад и, явно избегая разговора, чересчур уж заботливо возился с детьми. Но при этом то и дело вздыхал, красноречиво поглядывая на княгиню. Ольга прекратила расспросы, тоже приласкала ребятишек и ушла в свои покои.
А смутное беспокойство никак не желало ее оставлять, все валилось из руте, и, подумав, она решила поговорить с Берсенем — по таинственному совету Ярыша.
Однако сразу повеления о своем желании увидеться с Берсенем она не отдала — то ли все еще колебалась, то ли испытывала какое-то неясное опасение. А когда, все привычно продумав и распределив, уже решила, что поговорить с советником великого князя и первым думцем и впрямь следует, доложили, что Берсень сам просит его принять и уже прибыл в усадьбу.
— Проводить в мои покои.
Берсень вошел с улыбкой. Поклонился большим поклоном с порога, лукаво подмигнув единственным глазом:
— Здравствуй, королева русов.
— Узнал, что встречи с тобой ищу?
— Ярыш сказал.
— Он… странный какой-то, — вздохнула Ольга.
— Это от беспомощности, у воинов такое случается. То был богатырь богатырем, а стал — и парнишка с ног собьет. В душе неуверенность копится, а от неуверенности до подозрений — длань одна.
Он замолчал, потому что вошли две челядинки и шустро стали расставлять на столе заморские яства. Накрыв стол, челядинки молча вышли, низко поклонившись у дверей. Берсень присмотрелся к кушаньям, сказал:
— Греческие маринованные груши.
— Из запасов, предназначенных для великого князя, — улыбнулась Ольга. — Ты не утратил приметливости, даже потеряв глаз.
— Теперь эта приметливость меня и кормит, — усмехнулся Берсень. — Так что же тебя беспокоит, королева? В детстве, помнится, тебя беспокоило, к чьим ногам положат первую охапку кувшинок. А то, что проявляется в детстве, не проходит никогда, как бы человек ни старался это скрыть.
— Угощайся, боярин. — Великая княгиня подала пример, отщипнув виноградинку.