Ольга, королева русов
Шрифт:
— Мои люди отвезут твою беременную красавицу к княгине Ольге. И пусть девочку, если она и впрямь родится первой, назовут Малфридой, хотя это имя и чуждо слуху как славян, так и русов. И где его только откопал твой кудесник?
— Прости, отец, но так не получится, — виновато сказал Мстиша. — По славянским обычаям женщине полагается родить дома, чтобы его глава поднял ребенка на руках перед старейшинами. Тем более что мой тесть души не чает в своей дочери.
— Ты помнишь о своей клятве?
— Я — славянин, отец, — гордо ответил Мстислав. — Славяне никогда не забывают о своих клятвах.
— Березы для князя Игоря согнешь ты, сын мой. Те березы, на которые
Лицо Мстислава потемнело, взрослея на отцовских глазах. Видимо, он что-то слышал о казни князя Рюрика. Но сказал со всей твердостью:
— Для князя Игоря я завяжу узлом рощу берез, отец. Самых гибких и самых стремительных.
Слухи о том, что дружина Свенельда с богатой добычей возвращается в Киев, с невероятной быстротой распространились по всему стольному городу. Киевляне высыпали на площади и улицы, собирались толпами и группами, восторженно орали и столь же восторженно дрались. А княжеских дружинников встречали свистом и насмешками, и они старались на улицах не появляться.
В этом буйном торжестве ясно проглядывал не столько обычный для толпы восторг перед победой, сколько демонстративное пренебрежение к слабому неудачливому князю. И великий князь затворился в дальних покоях.
А великая княгиня гордо торжествовала в своей усадьбе. Князь Игорь провозгласил ее ребенка наследником Великого Киевского Стола, неуклюже приподняв его перед боярами и даже не понимая, что этим признанием он подписывает себе смертный приговор. Однако этот приговор требовал утверждения, а княгиня Ольга пока упорно не давала своего согласия.
Она не поддерживала никаких связей не только с дворцом великого князя, но даже с Киевом. Часто и подолгу гуляла по саду, потому что лекарь из Византии сказал, что этим она «нахаживает богатырское молоко», и советовал думать об этом, когда она кормит ребенка. И великая княгиня — думала, и ребенок рос крепеньким и ладным.
Ежедневные прогулки по саду были многолюдными. Великую княгиню, которая всегда сама несла ребенка на руках, сопровождало множество нянек, служанок, советниц, приживалок и прочего женского люда, кормившегося крохами с великокняжеского стола. Справа и слева от княгини шествовали старшие няньки, впереди нее — Айри с кривым ножом за поясом и яростными, все замечающими глазами, вокруг — в кустах, чтобы на глаза не попадались — Ярыш прятал особо отобранных охранников, а сам шел позади, готовый ответить не столько на вопрос великой княгини, сколько на подозрительное шевеление листвы на ее пути. Он еще не совсем оправился после смертельной схватки, еще задыхался и порою заходился в приступах мучительного кашля, но свою службу при Ольге исполнял неукоснительно и точно. И великая княгиня понимала, что отныне ее усадьба находится в самых надежных руках, какие только можно было сыскать. Правда, ее новый боярин-управляющий до сей поры так и не получил официального прощения Великого Киевского князя.
Полностью отдаваясь материнским заботам и хлопотам, княгиня Ольга устранилась от каких бы то ни было хлопот иных. И даже не спрашивала, что там говорят во дворце великого князя или о чем орут киевляне на площадях и улицах стольного города. Ей вполне хватало счастья кормить младенца и наблюдать, как он с каждым днем крепнет и наливается силой И слушать вдохновенный шепот нянек, рассчитанный на ее уши-
— Богатырь растет
— Великий воин будет. Великий.
Дворцовые и столичные новости привозил Асмус. Она никогда не принимала его не только наедине, но
— Говорят, хазары изрядно приодели дружину воеводы Свенельда, моя королева. — Даже боком продвигаясь по тропинке сада, чтобы ни на мгновение не терять из вида глаз великой княгини, он умудрялся учтиво кланяться — Прослышав об этом, киевляне кричат, дерутся и даже задевают княжеских дружинников, выкрикивая им в лицо, что они — ободранные холопы.
— А что же великий князь? — лениво спрашивала Ольга.
Некоторое охлаждение меж великой княгиней и ее личным дворянином наметилось после того, как Ольга нарекла младенца Святославом. Это было еще не имя, а прозвище, рекло. Потому что официальное имя присваивалось младенцу мужского пола после посажения на коня Это событие было одним из самых важных в человеческой жизни, мужчина приобретал законность существования, общественный статус и имя, после чего опоясывался мечом и переводился из женской половины дома на мужскую его половину. Таков был обычай русов, ни одно славянское племя его не восприняло, но русы держались за старинный обычай цепко. И поэтому имя, которым называли малыша мать, няньки и прочая женская челядь, не имело ровно никакого значения.
Однако рекло, которым Ольга назвала сына, было славянским, и византийцу Асмусу это не понравилось.
Беда не в том, что не понравилось. Беда заключалась в том, что личный дворянин великой княгини несколько переоценил свое влияние на нее. Да и слова, которыми он постарался объяснить свое отношение к славянам, были скверно им продуманы.
— Тебе ли, королеве русов, называть единственного сына именем челядинов? — Он постарался вложить в тон своего дерзкого вопроса как можно больше теплой дружеской улыбки. — Великий князь все равно наречет его по-иному, а рабы привыкнут, и что придется слышать наследнику Киевского Стола?
Ольга изо всех сил стремилась сохранять добродушное настроение, потому что лекарь из Византии и пожилые няньки сказали ей, что дурные чувства кормящей матери отражаются на младенце. Это было нелегко, потому что роды ей достались трудные, долгие и мучительные.
— Русы — река в славянском море, Асмус. И она уже начинает пересыхать.
— Твой великий отец Олег Вещий объявил все славянские земли владениями русов, моя королева.
— А хватит ли у нас сил, чтобы удержать эти владения? Славяне непокорны и своенравны, но свято исполняют свои клятвы. Так лучше взять эти клятвы с них, чем потрясать мечами.
— Славяне — варвары, моя королева. Они умыкают невест на гульбищах, продают своих же земляков в рабство за долги и творят кровавые жертвы своим идолам.
— Ты прав, гордый византиец. — Ольга улыбнулась несколько напряженно. — Только варварство преодолимо, и твоя родина служит тому примером. Говоря такие слова, ты нарушаешь заповеди Христа, Асмус.
— Возможно, ты не так поняла меня, моя королева… — Ромей попытался отступить, почувствовав сдержанный гнев великой княгини, но чуточку опоздал.
— Я постараюсь внушить своему сыну, что единственный путь к созданию могучего государства есть объединение славянских племен вокруг Киева, а не бесконечные усмирения и тяжесть новых даней. Не меч, но мир должен править этой огромной землей. И если сыну это не удастся, мой внук завершит этот великий труд и великий подвиг. К сожалению, ты огорчил меня, и младенец получит сегодня горькое молоко. Ступай, Асмус. Я позову тебя, когда ты мне понадобишься.
ГЛАВА 15