Ольга, лесная княгиня

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Да эта сволочь будет своим языком… – бессвязно восклицал он. – До моей сестры им, гадам, как до звезды на небе…

Ничего рассказывать он не пожелал, а Эльга не стала расспрашивать, уже догадываясь, чего это может касаться.

На другой день к князю Предславу – в отсутствие сына он решал за него неотложные дела – пришли с жалобой на драку. Оказалось, вчера Асмунд, сын Торлейва, побил на Подоле сразу двух торговых гостей, которые обсуждали, не откажется ли княжич Ингвар от невесты, которая по пути к нему «побывала под сватом». Причем рассуждали, что все бы ничего, если бы

сватом ездил старший родич жениха, это как водится, а вот свой же человек из дружины – это не годится. Аська был не один, поэтому болтунам пришлось сожрать свою ложь с парой горстей навозного снега. Теперь они жаловались на него за попорченное цветное платье.

– Дурень ты, дурень! – Мальфрид не знала, бранить парня или благодарить. – Что вступился за сестру – молодец. Только теперь из-за этой драки по всему Киеву опять начнут болтать. Мы надеялись, поутихнет…

– Так что же мне – молча слушать да утираться? – мрачно ответил Аська. – Еще услышу – под лед спущу. А ты, дурища, сама виновата! – кивнул он Эльге. – Все бы вам, девкам, из дому бегать! А родичи потом вашу кашу расхлебывай!

Еще через пару дней опять пришла Ростислава. Поклонившись, она по приглашению Мальфрид села на укладку, уронила руки и молча воззрилась на княгиню. Перевела взгляд на Эльгу.

– Ну, рассказывай уже! – велела Мальфрид. – Что еще?

Очередные новости поджидали Ростиславу дома у отца – князя Предслава. Принесла их его жена, Милочада, но не посмела сама показаться на глаза Олеговым женщинам.

Вчера к Предславу явился Себенег Илаевич – глава знатного киевского рода, ведущего свое происхождение от Мерти-тархана, который когда-то собирал здесь дань. Тарханы во времена Вещего отсюда исчезли, но остались их потомки, прижившиеся и обросшие родственными связями.

Илай, покойный отец Себенега, еще тогда поступил на службу к Вещему, обзавелся семьей и жил неплохо.

Себенег был не старым мужчиной, лет тридцати, рослым, худощавым, смуглым и чернооким. Здешний уроженец, он говорил по-славянски не хуже полян, лишь выговор его звучал немного странно. Правда, в Киеве, где смешалось немало языков, это не привлекало внимания.

– Я слышал, что Ингорь не будет жениться на дочери Вещего, – заявил Себенег, поздоровавшись. – Я знаю, что ее оболгали. Дочь Вещего чиста, как звезда в небе, это поймет всякий, кто видел ее хоть раз – а я видел! Но если Ингорь считает для себя невместным взять такую жену, то я готов взять ее за себя, и в моем доме она найдет всяческий почет и уважение. И об этой собачьей брехне мы сейчас будем говорить в последний раз. Я, кстати, знаю, кто распускает эти слухи, – наклонившись ближе к Предславу и понизив голос, добавил он. – Это Гостята и прочие жиды. Они ему не могут простить того погрома, но куснуть самого Ингоря – кусалка не выросла, вот и пакостят невинной девушке и хотят его исподтишка опозорить.

– Не говори этого пока больше никому! – душевно попросил Предслав.

Объяснение было вполне убедительным. Но старый князь с ужасом представил еще один погром – а ведь княжья дружина ушла в полюдье, у него осталось не так много кметей для поддержания порядка. Только то и хорошо,

что Ингвар со Свенгельдом отбыли тоже.

Киевские хазары не любили «жидов хазарских»: и за измену вере предков, и за то, что провинности жидов народ переносил на всех хазар. А ведь Илай, как многие беглецы из каганата, почитал бога голубого неба Тенгри и богиню Умай, а не Яхве. На родине таких считали язычниками и держали на неполных правах в отличие от иудеев и христиан.

– Ну, так что же насчет нашего дела?

– Я ничего не могу тебе ответить вместо Ингвара, – покачал головой Предслав. – Он даже еще не знает об этих слухах, но решать только ему.

– Как же он не знает? – удивился Себенег. – Если уже сказал, что не может жениться на девушке, которую имел прежде него его человек?

– Да как же он мог это сказать, когда он на Ловати где-то? – Предслав хлопнул себя по коленям.

– Как? – вдруг растерялся полухазарин. – Не знаю… но многие свидетели уверяют неложно…

– Это кто? – Предслав наклонился к нему.

Себенег задумался, даже пару раз открыл и закрыл рот, но так и не сумел никого назвать. Он был убежден, что это жиды виноваты, но ни Гостята, ни Манар или Куфин лично с ним таких разговоров не вели.

– Вот что: если прямо от кого услышишь, хватай и ко мне волоки! – велел Предслав. – Я тебя пожалую тогда, а с клеветника шкуру спущу.

Выслушав от Ростиславы пересказ этой беседы, Эльга беспокойно засмеялась:

– О боги, да у этих людей по двенадцать языков, как у Змея Горыныча!

– Нечего смеяться! – Мальфрид схватилась за голову. – Ты понимаешь? К тебе уже присватываются, потому что все уверены: Инги тебя не возьмет!

– Но с чего они взяли! Его здесь нет, он не мог ничего такого сказать!

– Мы не можем объяснять это всякому болтуну на торгу!

– Если вырвать пару языков, остальные сами свои прикусят, пока целы!

– Мы так и сделаем! – пригрозила Мальфрид. – Был бы здесь Инги…

– Пошел бы жидов громить, – вставила Ростислава.

– Если это правда они… – начала Эльга.

– Я велю моим людям ходить по торгу и Подолу и слушать. Если услышат, кто говорит такое, пусть хватают и тащат ко мне. Или к Предславу. Мы дознаемся, кто клевещет на тебя и хочет поссорить моего брата с моим мужем!

Обе женщины потеряли покой, постоянно ожидая неприятных новостей.

В следующий раз их принес Бельша Воиславич. Все три плесковских родича сидели в Киеве, дожидаясь, пока смогут передать девушку мужу, и их в первую голову волновало, что ее и их чести угрожает опасность.

На днях старый Лидульв затеял пирушку – сам он по слабости ног уже никуда не ходил, но любил принимать гостей, сидя в своей гриднице. Настоящей жены у него никогда не было, хозяйством правили челядинки. Когда-то молодые и красивые, с годами они постарели, но зато научились хорошо готовить, а теперь это было для него куда важнее.

Дом велся бестолково, в гриднице по углам было «можно репу сеять», как бранилась Мальфрид, однажды туда заглянув. Зато мяса и пива у Лидульва всегда подавали в изобилии, а на «грядки» молодым хирдманам было наплевать.