Оливер Кромвель
Шрифт:
Главным требованием пуритан было проведение дальнейшей (или полной) Реформации. Как и другие «богобоязненные» люди того периода, Кромвель пришел к убеждению, что Реформация в середине XVI-го века была вовсе не реформацией, в лучшем случае это была полуреформация. Хотя она разрушила власть папы в английской церкви, дореформенные должности, включая епископов, остались, и католические ритуалы, такие как ношение духовенством церковного облачения и отправление церковных праздников, например, Рождества, до сих пор допускались. Хуже всего было не то, что произошла лишь частичная реформация церковного управления и богослужения, но то, что внутреннее, духовное преобразование англичан продвигалось крайне медленно. Греховность, пьянство, сквернословие, прелюбодействие, супружеская неверность и незаконнорожденность процветали несмотря на продолжительную кампанию борьбы «богобоязненных» со всем этим злом, начавшуюся по крайней мере в 1580-х гг. Следовательно, со своим «обращением» Кромвель стал частью решительной кампании (хотя и ведущейся в Англии меньшинством), направленной на завершение Реформации в управлении и обрядности церкви, а также на внутреннюю «перестройку» жизни людей.
Однако до 1640 года кампания не включала в себя наступления на структуру церковного управления или на идею единой национальной церкви. Главным толчком для ускорения религиозной реформации было создание условий в пределах национальной церкви, благодаря которым каждый мог свободно находить своего Бога, если это не нарушает мира или не вредит существующему социальному и политическому порядку. На самом деле, главные руководители религиозной реформации в 30-х годах были опорой существующего социального и политического порядка — круг пэров, управляемых графом Бэдфордом, графом Уорвиком и лордами Сайе и Селе, которые были тесно связаны с богатыми нетитулованными дворянами, такими как Джон Пим, Джон Хэмпден и Оливер Сент-Джон. Объясняя превращение к 1640 году подобного человека с консервативными
К увеличивающимся подозрениям «богобоязненных» также добавлялось опасение того, что некоторые люди, окружающие короля (если не сам Карл I), организовывали наступление не только на протестантство, но на существующую конституцию. Теперь мы можем увидеть силу, вынудившую Карла I и его министров, ввязавшись в главную войну против Франции и Испании в середине 20-х годов, сократить сверхпарламентские источники прибыли, такие как вынужденные займы. Но Карл в эти годы пытался не только увеличить денежную массу чрезвычайными мерами, он также сажал в тюрьму людей, которые отказывались подчиняться его требованиям. Более того, в 30-е годы, хотя в стране был мир, он продолжал пополнять казну различными способами, например, новыми поборами — и это в то время, когда парламент не созывался. В таких условиях, наиболее вероятно, к концу десятилетия опасения пуритан относительно выживания протестантства и парламента стали неразличимы. Они считали, что цели реформации могут быть достигнуты, только, если Карл I вернется к традиционным способам управления, действуя с совета пэров и с регулярным парламентом.
Можно почти не сомневаться в том, что Кромвель разделял эти взгляды в 1640 году, так как многие его действия в первые месяцы Долгого парламента были направлены на продолжение реформации. Среди многих комитетов, в которые он входил, был важный главный комитет религии и комитеты для рассмотрения жалоб против назначения Лейдиана епископом Или и против введения парламентского законопроекта «о запрещении суеверия и идолопоклонства и об улучшении подлинного богослужения» [17] . Именно предложение Кромвеля от 8 сентября 1641 года привело к голосованию Палаты Общин за то, что «проповеди следует читать днем во всех церковных приходах Англии» [18] . Кроме того, до начала гражданской войны его имя часто повторяется при упоминании парламентской кампании против епископов и общего молитвенника. Сэр Эдвард Деринг (впоследствии сожалевший о содеянном) сказал, что представленный в Палату Общин 29 мая набросок законопроекта, отменяющий иерархию английской церкви, включая архиепископов и епископов, «попал в его руки» от сэра Артура Хаселрига, который, в свою очередь, получил его от Генри Вэйна-младшего и от Оливера Кромвеля [19] .
17
Abbott, vol. I, p. 124.
18
Abbott, vol. I, p. 136.
19
Abbott, vol. I, p. 128.
Кромвель, возможно, находился вне политической клики, перешедшей в 1640 году в оппозицию королю. Но сделали свое дело связи в прошлом семьи Кромвеля со многими парламентскими критиками короля в начале 40-х годов. Как видно, он имел кровные связи, а также, через женитьбу, с Джоном Хэмпденом и Оливером Сент-Джоном. Замужество его тетки за одним из членов семьи Барингтона дало ему возможность контакта с могущественной клиентурой графа Уорвика в графстве Эссекс. Кроме того, четверо сыновей Кромвеля поступили в школу Фелстеда в Эссексе, директор которой был назначен Уорвиком. В недавнее время предполагалось, что такие связи с некоторыми самыми могущественными людьми Восточной Англии правдоподобно объясняют избрание Кромвеля в 1640 г. от Кембриджа и в Короткий, и в Долгий парламенты [20] . Однако следует подчеркнуть: доказательств того, что Кромвель имел близкие родственные связи с парламентским руководством на этом этапе, не существует. Далее после открытия Долгого парламента в ноябре 1640 года (когда появляется больше сведений о деятельности Кромвеля) не появилось убедительных доказательств тесного сотрудничества Кромвеля с пэрами, например, с Бэдфордом, Уорвиком, Сэйе и Селе из Палаты Лордов и их союзниками в Палате Общин под руководством Джона Пима. Тот факт, что Кромвель иногда играл более выдающуюся роль в работе Палаты Общин, чем можно было ожидать по причине его политической неопытности, позволяет предполагать, что именно семейные связи и религиозные и политические взгляды ввели его в круг этих крупных фигур в Вестминстере. Иначе трудно объяснить, почему именно Кромвель всего через шесть дней после открытия Долгого парламента представил петицию одного из парламентских героев первых дней Долгого парламента — Джона Лилберна против решения, переданного ему Звездной палатой. Многое из того, что он делал в 1640–1641 гг., подтверждает мнение о том, что парламентские лидеры обеих палат поручали ему выполнение некоторых их политических инициатив. 30 декабря 1640 года Кромвель ускорил второе чтение законопроекта о ежегодном созыве парламента, который несколько месяцев спустя стал «Трехлетним актом»; в августе 1641 года он предложил определить Сэйе и Селе и Бэдфорда опекунами принца Уэльского; осенью 1641 года внес предложения о назначении графа Эссекса командующим народным ополчением парламентским указом, а не парламентским законом, требующим согласия короля.
20
Morrill, «The making of Oliver Cromwell», in Morrill, Cromwell, pp. 43 -5.
Однако все это не является достаточным основанием, чтобы предположить, что Кромвель, к тому же, был главной фигурой среди противников короля. Начнем с того, что семейные связи — существенная основа для прочных политических союзов. Здравый смысл наводит на мысль, что любовь и привязанность — далеко не единственный вид отношений между членами большой семьи. Помимо предостережения против характеристики Кромвеля как очень значимой фигуры в первые месяцы Долгого парламента, необходимо сказать, что он допустил много политических ошибок, чтобы приобрести доверие парламентского руководства. Импульсивное поведение — последовательная черта карьеры Кромвеля, как будет видно в дальнейшем. Но в первые дни его парламентской работы именно возбудимость и порывистость представляли для него серьезную обузу. Это уже доставило ему неприятности во время спора об уставе Хантингдона в 1630 году, когда он получил от Тайного совета выговор за произнесение «позорных и непристойных речей» против мэра города [21] . До начала гражданской войны его вмешательства в дела Палаты Общин во многих случаях были необдуманны, наивны, приводили к обратным результатам и, должно быть, с тревогой воспринимались парламентскими лидерами. Однажды, в феврале 1641 года, при защите тех (подобных ему), кто нападал на епископское определение сэра Джона Стренгвейса: «если придем к равенству в церкви, мы должны будем, наконец, достигнуть равенства в благосостоянии», гнев Кромвеля заставил его обрушиться на Стренгвейса с яростной речью, за которую ему палата вынесла выговор [22] . Несколько месяцев спустя (хотя источник — сэр Эдвард Хайд, впоследствии один из главных сторонников Карла I, не объективен) было отмечено, что Кромвель действовал с «неприличием и грубостью» и выражался «своевольными и оскорбительными» словами по отношению к лорду Мендевилю (впоследствии граф Манчестер), когда перед комитетом Палаты Общин встал вопрос об осушении болот [23] . Более того, некоторые попытки вмешательства Кромвеля в парламентские дела в то время были в лучшем случае наивны. В феврале 1642 года его предложение о том, что коллегу, члена парламента Джона Мура следует попросить написать опровержение собранию речей сэра Эдварда Деринга, который теперь пытался отмежеваться от своих ранних нападок на епископов, могло только вызвать раздражение у Мура, с которым Кромвель явно заранее не советовался.
21
Abbott, vol. I, p. 69.
22
Abbott, vol. I, p. 123.
23
Abbott, vol. I, p. 132.
24
W.H.Coates (ed.), The Journal of Sir Simonds D’Ewes from the First Recess of the Long Parliament to the Withdrawal of the King from London (Yale University Press, 1942), p. 40.
Инциденты, подобные этому являются ключом к разгадке гораздо более важных характеристик карьеры Кромвеля в этом периоде, чем незначительная роль, которую он занимал среди парламентских противников короля до гражданской войны. Его вспыльчивость и наивность демонстрировали его уверенность в правоте того, что он делал, его абсолютную веру в то, что дело парламента и дело религиозной реформации неразделимы, и его растущее опасение того, что если вскоре не будут приняты меры, дело потерпит неудачу. Это привело его к тому, что он не смог помять необходимость политической игры. Это также стало причиной политических просчетов, таких, как прогноз того, что немногие будут против «Великой ремонстрации» — длинного документа, содержащего парламентские требования к королю. В самом деле, многие консервативно настроенные члены парламента проголосовали против «Великой ремонстрации» и она была принята 22 ноября 1641 г. большинством лишь в одиннадцать голосов. Это вызвало опасение по поводу радикального направления событий, которое Кромвель, очевидно, не разделял. Действительно, события 1640 — 41 гг. укрепили его намерение защищать парламент. Когда в 1641 году парламентские лидеры раскрыли серию заговоров в рядах армии в Северной Англии, Кромвель был среди тех, кто настаивал на обвинении всех, вовлеченных в заговоры, и выступал против их освобождения под залог. Не удивительно поэтому, что когда в августе 1641 года король решил поехать в Шотландию, Кромвель находился среди тех, кто был против визита, опасаясь, что Карл секретно договорится с врагами о парламентском деле. Кроме того, как и многих других, Кромвеля сильно тревожили новости об Ирландском восстании, которые в ноябре 1641 года достигли Лондона. Девять лет спустя ужас того, что он назвал «самой беспримерной и самой варварской резней (независимо от пола и возраста), которая когда-либо случалась в этом мире», не уменьшился [25] . Как и остальные англичане-протестанты он рассматривал Ирландское восстание не как бунт против грубости и притеснений английского правления в Ирландии XVII века, а как нарушение закона, совершенное католиками в качестве первого шага по пути к вторжению в Англию, отмене Реформации и возвращению Англии к католицизму. Кромвель отчаянно противостоял угрозе. В конце 1641 года он настоял на том, чтобы командование армией в Ирландии было поручено Оуэну О’Коннелу, который сделал многое для выявления подробностей восстания, когда оно впервые поднялось; в начале 1642 года Кромвель докладывал в Палате Общин об «опасных словах», произнесенных в Лондоне ирландскими католиками [26] , а в апреле 1642 года он заседал во вновь назначенном Совете по ирландским делам. Между апрелем и июлем 1642 года он вложил 2050 фунтов стерлингов в экспедицию, спланированную «авантюристами» и утвержденную актом парламента в марте 1642 года о новом завоевании Ирландии. Возможно, его тревога также увеличилась из-за переписки и связей с убежденными пуританами в провинциях, разделявшими его беспокойство. В начале 1642 года Ричард Симондс из Абергавеню, пуританский священник, служивший школьным учителем у сэра Роберта Харлея, послал Кромвелю, Пиму и Хезелригу петицию, которую Кромвель представил в Палате Общин, о том, что «если некоторые срочные меры не будут приняты (по сопротивлению силе папизма в Монмаутшире), вскоре возникнет такая же огромная опасность, как в Ирландии» [27] . Кроме того, в июле 1642 года сэр Вильям Брертон, которому пришлось стать одним из самых решительных руководителей парламентской войны в северо-западной Англии, писал Кромвелю, предупреждая его о жестокостях, проявленных к пуританским священникам специальными уполномоченными комиссарами Карла I в Чешире.
25
Abbott, vol. II, p. 198.
26
V.F. Snow and A.S. Young (eds), The Private Journals of the Long Parliament, 7 March — 1 June 1642 (Yale University Press, 1987), p. 8.
27
Ibid., p. 104.
Преобладает впечатление о Кромвеле того времени как о второстепенном члене парламента, обеспокоенном опасением, возрастающим изо дня в день по мере накопления новостей, что, если вскоре не будут приняты решительные меры, то «дело» о парламентских свободах и религиозной реформации будет похоронено. Сразу после провала попытки военного переворота, предпринятой королем, в результате чего он не смог арестовать Джона Пима, Артура Хезелрига, Дензила Холлиса, Вильяма Строуда, Джона Хэмпдена и лорда Мэндевиля (которые, как он считал, возглавляли оппозицию), Кромвель присоединился к тем, кто настаивал на решительных мерах. Десять дней спустя он внес предложение о назначении парламентского комитета для принятия военных мер против угрозы, идущей, как он опасался, от католиков и сочувствующих им. Его не назначили членом так называемого Комитета народного ополчения, которому было дано это задание, но несмотря на свое рядовое положение в парламенте он убедил всех в необходимости решительных военных действий. 28 мая он призвал захватить седла у находящейся в Лондоне компании, производящей амуницию, оружие и седла, когда они будут перевозить их королю в Йорк, и собрать добровольцев для похода в Ирландию. Четыре дня спустя, 1 июня он предложил послать два корабля охранять устье реки Тайн, чтобы предотвратить иностранную помощь королю на севере.
Особенно раскрывает силу убеждения Кромвеля в необходимости военных действий его решение уехать из Лондона, возможно, около 10 августа в Кембридж для организации местного сопротивления тем, кто поддерживал короля. Со своим зятем Валентином Валтоном и небольшим отрядом солдат он захватил склад оружия и боеприпасов в Кембриджском замке, а также перехватил вооруженный эскорт, перевозивший деньги и столовое серебро из университета в Кзмбридже к королю в Йорк. Гражданская война официально еще не началась (король не поднимал флага в Нотингеме до 22 августа) и трудно преувеличить степень, в какой Кромвель подвергался риску обвинения в воровстве и измене, что можно было бы хорошо подстроить, если бы восстание против короля потерпело неудачу. Примечательно, что накануне войны Кромвель не разделял сомнений в правильности или неправильности сопротивления королю, свойственных многим его современникам, проявлявшим нерешительность. Через неделю после официального начала войны он собрал кавалерийский эскадрон в Хантингдоне вместе со своим зятем Джоном Десборо в качестве квартирмейстера и после недолгого пребывания в Вестминстере уехал вместе со своим отрядом из восьмидесяти человек, чтобы присоединиться к главной парламентской действующей армии под руководством графа Эссекса в кампании, ознаменованной нерешительной битвой в Эджхилле 23 октября 1642 года.
Несмотря на множество неизвестных фактов о ранней военной карьере Кромвеля мы можем предположить, что с началом гражданской войны он так отдался борьбе против короля, как ни один человек во всей Англии. Но больше всего его интересовала защита парламента. Когда впоследствии он сказал: «религия не являлась чем-либо впервые оспариваемым», он имел в виду, что достижение религиозной свободы не было главной причиной, заставлявшей его сражаться за парламент в начале войны [28] . В сентябре 1644 года он писал: «Я признаю, что никогда не смогу быть удовлетворен тем, что касается законности этой войны, но я уполномочен парламентом сохранить его права и в этом деле, надеюсь, могу похвалить себя как честного и прямого человека» [29] . Он считал, что если будут обеспечены парламентские свободы, то из этого неизбежно вытекут религиозные свободы внутри национальной церкви. Гражданская война, как бы то ни было, укрепила решительность Кромвеля продолжать борьбу за достижение этих целей. Но то, что произошло во время войны, впервые заставило его сомневаться, что сохранение парламентских свобод автоматически обеспечит углубление церковной реформации. В ходе войны Кромвель сделал вывод, что дело, за которое он борется, не так ясно определено, как он думал, когда устраивал засаду королевскому эскорту, выезжающему из Кембриджа по Большой Северной дороге в августе 1642 года.
28
Abbott, vol. III, p. 586 (speech of 22 January 1655).
29
Abbott, vol. I, p. 292 (letter of 5 September 1644).