Оливер Твист

Къ числу общественныхъ зданій нкоего города, настоящее названіе котораго я не хочу упоминать, желая по многимъ причинамъ быть осторожнымъ, и не нахожу въ то же время нужнымъ придумывать для него другое какое нибудь вымышленное имя, принадлежалъ и домъ призрнія для бдныхъ, какой вы можете встртить въ большинств городовъ, какъ большихъ, такъ и малыхъ. Въ этомъ дом призрнія — указаніемъ дня и числа также не желаю утруждать себя, тмъ боле что эта первоначальная ступень развитія послдующихъ событій не иметъ особеннаго значенія для читателя, — родился смертный, имя котораго начертано въ заголовк этой главы.

Спустя нсколько времени посл того,

какъ смертный этотъ былъ стараніями приходскаго доктора водворенъ въ мір печали и воздыханій, явилось серьезное сомнніе въ томъ, доживетъ ли малютка до того момента когда ему дадутъ имя. Въ послднемъ случа боле, чмъ достоврно, что мемуары эти не появились бы въ печати, а если бы и появились, то заняли бы всего лишь нсколько страницъ, имя, безъ сомннія, неоцненную заслугу въ томъ, что представили бы собой наиболе точный и крпкій образчикъ біографіи, какія встрчаются въ литератур всхъ вковъ и странъ.

Я не намренъ вовсе утверждать, будто фактъ рожденія въ дом призрнія для бдныхъ, является самъ по себ наиболе счастливымъ и завиднымъ обстоятельствомъ, какое можетъ выпасть на долго человческаго существа; я хочу только сказать, что фактъ этотъ былъ только счастливой случайностью для Оливера Твиста. Дло въ томъ, что Оливеру было бы весьма трудно примнить къ себ самому нкоторое правило, вызывающее первый актъ дыханія, — правило непріятное, но въ тоже время равно необходимое для нашего существованія. Нсколько времени лежалъ малютка на маленькомъ матрасик, какъ бы колеблясь между этимъ міромъ и будущимъ: вс шансы, само собою разумется, были на сторон послдняго. Будь Оливеръ въ теченіе этого короткаго времени окруженъ заботливыми бабушками, безпокойными тетушками, опытными нянюшками и докторами глубокой мудрости, онъ погибъ бы неизбжно и несомннно. Но такъ какъ при немъ никого не было, кром нищей старухи, потерявшей способность разсуждать вслдствіе непомрнаго употребленія вина, и доктора, исполнявшаго свои обязанности по контракту, то Оливеръ и природа справились съ ними. Результатомъ этого явилось то, что посл непродолжительныхъ усилій Оливеръ началъ дышать, чихать и наконецъ возвстилъ жителямъ дома призрнія фактъ появленія на свтъ обузы, тяжесть которой всецло ложилась на приходъ; возвстилъ онъ его крикомъ такимъ громимъ, какого и слдовало ожидать отъ ребенка мужскаго пола, получившаго всего какихъ нибудь три съ четвертью минуты тому назадъ такой полезный даръ, какъ голосъ.

Не усплъ Оливеръ дать доказательство собственной и свободной дятельности своихъ легкихъ, какъ одяло, все покрытое заплатами и кое какъ брошенное на желзную кровать, зашевелилось и на подушк слегка приподнялась голова блдной молодой женщины и слабый голосъ неясно произнесъ слдующія слова: «дайте мн взглянуть на ребенка прежде, чмъ я умру».

Докторъ сидлъ въ это время у камина, то растирая ладони рукъ, то гря ихъ у огня. Когда молодая женщина заговорила, онъ всталъ и, подойдя къ ея кровати, сказалъ съ оттнкомъ гораздо большей доброты въ голос, чмъ этого можно было ожидать отъ него:

— О, вамъ еще нечего говорить о смерти!

— Спаси, Господи, ее бдняжку! — сказала сидлка, поспшно пряча въ карманъ зеленую стеклянную бутылку, содержимое которой она выпила съ очевиднымъ удовольствіемъ, сидя въ углу комнаты. — Спаси, Господи, ее бдняжку, когда она проживетъ столько, какъ я, сэръ, и будетъ у нея штукъ тринадцать собственныхъ дтей, которыя вс умрутъ, за исключеніемъ двухъ, да и т будутъ съ нею въ этомъ дом… Не то запоетъ она тогда, спася ее, Господи! Подумайте только, что значитъ быть матерью такого милаго малютки.

Надо полагать, что такая утшительная перспектива материнскаго счастья произвела надлежащее дйствіе. Больная опустила голову на подушку и протянула руку къ ребенку.

Докторъ положилъ ей его на руки. Холодными, блдными губами запечатлла она страстный поцлуй на голов малютки… провела рукой по его лицу… дико оглянулась… вздрогнула… откинулась навзничь и… умерла. Докторъ и сидлка принялись растирать ей грудь, руки и виски; но кровь остановилась навсегда.

Они говорили ей о надежд

и счасть, но все это теперь уже стало чуждымъ для нея.

— Все кончено, миссисъ Тингомми, — сказалъ докторъ.

— Бдняжечка! — сказала сидлка, закупоривая зеленую бутылку пробкой, которая выпала на подушку, когда она подошла, чтобы взять ребенка. — Бдняжечка!

— Не посылайте за мной, сидлка, когда ребенокъ будетъ кричать, — сказалъ докторъ, натягивая на руки перчатки. — Надо полагать, онъ будетъ очень безпокойный. Дайте ему немного кашки, если есть. — Онъ надлъ шляпу, но на пути къ дверямъ остановился и сказалъ:- Она казалась такой здоровой двушкой. Откуда она?

— Ее принесли прошлую ночь, — отвчала старуха, — по приказанію надзирателя. Ее нашли лежащей на улиц. Она шла должно быть издалека, потому что башмаки у нее совсмъ потрепанные. Но откуда и куда она шла, никто этого не знаетъ.

Докторъ наклонился надъ тломъ и поднялъ лвую руку.

— Старая исторія, — сказалъ онъ, качая головой;- обручальнаго кольца не видать… Эхъ!.. Спокойной ночи!..

Джентльменъ медицины поспшилъ на обдъ; сидлка, приложившись еще разъ къ зеленой бутылк, сла на стулъ у камина и занялась облаченіемъ ребенка.

Какимъ чуднымъ доказательствомъ всемогущества одежды былъ юный Оливеръ Твистъ! Завернутый въ одяльце, которое до этой минуты было его единственной покрышкой, онъ съ одинаковымъ успхомъ могъ быть принятъ какъ за ребенка дворянина, такъ и за ребенка нищаго, и даже самый увренный въ себ человкъ съ трудомъ могъ бы опредлить настоящее положеніе его въ обществ. Теперь же, когда на него надли старое каленкоровое платье, пожелтвшее на такой же точно служб, онъ былъ завсегда отмченъ и сразу занялъ подобающее ему мсто — приходскаго ребенка — сироты дома призрнія для бдныхъ — жалкаго, полуголоднаго горемыки, надляемаго со всхъ сторонъ пинками и побоями, презираемаго всми и не пользующагося ничьимъ состраданіемъ.

Оливеръ кричалъ громко. Имй онъ возможность знать, что онъ сирота, предоставленный произволу церковнаго старосты и надзирателей, онъ кричалъ бы еще громче.

Слдующіе за этимъ восемь или девять лтъ Оливеръ былъ жертвой систематическихъ надувательствъ и невроятныхъ плутней. Выростили его на соск. Власти дома призрнія для бдныхъ добросовстно донесли властямъ прихода о голодномъ и лишенномъ всего необходимаго ребенк сирот. Власти прихода съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства запросили властей дома призрнія, нтъ ли у нихъ какой нибудь женщины, постоянно живущей въ ихъ «дом», которая могла бы доставить Оливеру Твисту утшеніе и пищу, въ которыхъ онъ такъ нуждается. Власти дома призрнія почтительно отвчали, что таковой у нихъ не имется. Въ отвтъ на это власти прихода ршили великодушно и человчно, что Оливеръ долженъ быть отданъ на «ферму» или, говоря другими словами, переведенъ въ отдленіе дома призрнія, находящееся отъ него всего въ трехъ миляхъ разстоянія, гд помщалось отъ двадцати до тридцати юныхъ нарушителей законовъ о бдныхъ; тамъ они валялись цлый день на полу, не страдая отъ неудобствъ слишкомъ большого количества пищи или слишкомъ большого количества одежды, и находились подъ надзоромъ пожилой женщины, которая принимала къ себ этихъ нарушителей за семь съ половиной пенсовъ въ недлю съ каждой маленькой головки. Семь съ половиною пенсовъ въ недлю кругленькая сумма для ребенка; много чего можно достать за семь съ половиною пенсовъ, которыхъ совершенно достаточно для того, чтобы не переполнить желудка и тмъ не причинить ему нкоторыхъ неудобствъ. Пожилая надзирательница была женщина мудрая и опытная; она прекрасно знала, что полезно для дтей и съ замчательной предусмотрительностью длала то, что полезно для нея. Такъ, на собственныя нужды она брала большую часть еженедльной стипендіи, вслдствіе чего подростающее поколніе прихода получало гораздо боле умренную порцію, чмъ та, которая предназначалась ему. Этимъ способомъ она и доказала на дл, какой она опытный философъ и какъ тонко понимаетъ гд раки зимуютъ.