Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

Монахиня Иулиания

Как-то раз приходит он и спрашивает:

– Если я возле твоей кельи поселюсь, неплохо будет?

Я ему говорю:

– Думаю, что неплохо. С братом хорошо.

Ну и стали жить рядышком. Однажды он говорит

– Как бы нам ночью вместе молиться? Днем-то я читаю Евангелие, Псалтырь, остальное монашеское правило. А ночью меня сон сильно борет. Просплю и скорблю. До пяти, до шести часов утра просплю.

– А чего ты хочешь?

– Давай сходиться ночью на молитву. Приходи ко мне в два часа ночи.

– Хорошо.

Он жил недалеко – минутах в двадцати ходьбы. Я к нему ночью ходил даже без фонарика. Он рад. А мне – что моя келья, что его – какая разница. Вот мы сходимся… Утренние молитвы. Лампадочка горит. Он начитанный, все на память знает. Это хорошо. Когда лампадку тушить надо, знает. Она отвлекает

ум. Я раньше думал, что глаза надо закрывать, но глаза закрываешь – сон нападает. А надо, чтобы темно было. Он и говорит: «А теперь, отец Мардарий, мы лампадку тушим, и давай становиться на Иисусову молитву. Я сейчас сотню, молча, прочитаю – умом и сердцем только. И ты так твори». Я говорю: «Хорошо». А в конце сотни мы произносим вслух: «Молитвами святых отец наших…» Это значит, что сотня закончена, переходим ко второй. В начале сотни читаем три молитвы вслух, остальные – молча. Садимся и так молимся. Так немного разгоняется сон. «А если один, то никак», – говорит отец Аввакум. Он закончит свою сотницу начинаю я, и так попеременно. Так у нас молитва и шла до утра. С двух и до семи. В основном, сидя, но можно иногда стоя, если сон сильно нападает. Отец Аввакум очень довольный был. «Ну, – говорит, – отец Мардарий, ты теперь свободный, теперь можешь в свою келью идти». Он потом у себя молится, а я – у себя: утешился он. «Хорошо, – говорит, – у меня теперь сна ночью нет, а то я как просплю, такая скорбь, такое уныние нападает». Не мог он избежать искушений от уныния. Часто открывал это отцу Мардарию, который имел радостное состояние души. А для отца Аввакума это было ощутимой духовной поддержкой.

Один монах-пустынник рассказывал, что уныние в миру не сравнится с пустынническим. Муха пролетит, а ты думаешь, какая счастливая, может полететь и людей увидеть.

Страхи

«А у меня, – говорил батюшка, – такого не было. В час ночи встану хоть летом, хоть зимой. Выхожу в сарайчик, там прохладно. Руки снегом потру, лицо потру, чтобы сон отогнать (так святые отцы делали). Потом захожу в келью и начинаю вслух Иисусову молитву петь. Василий Великий пишет, что вслух можно. И так, пока сон не отойдет. А потом уже тихо молюсь, так как звук нарушает внимание: что-то услышишь и отвлекаешься. Всенощную молишься, молча, по памяти, а остальное – по книгам. Но в основном – по памяти. Думаешь: «Когда же разговор услышу? Однажды заговорил и даже перепугался – свой голос услышал».

Это произошло, когда батюшку предупредили, что его хотят убить местные жители-кавказцы. Он жил высоко в горах и в полном уединении. Но был один охотник, который заходил к пустынникам, пил чай, беседовал. Однажды он зашел к пустыннику N., побыл немного и ушел. Через некоторое время N. услышал выстрел и, не придав значения, подумал, что это охотник стреляет, а оказалось, что за охотником следили и его убили. Когда узнали об этом сыновья охотника, они сразу решили найти убийцу и отомстить за смерть отца, по традиции, принятой у них, кровной мести.

Убийцу не нашли, но недалеко от места убийства находилась келья пустынника N., и сыновья знали, что отец заходил к нему, и решили убить его. Пустынника N. предупредили, и тот покинул свою келью. Ушел еще выше в горы и поселился в пещере, но настолько узкой и мелкой, что даже ноги не умещались в ней. И поскольку все время ноги находились вне пещеры, и под дождем, и под снегом, то вскоре у него началась гангрена. Узнав об этом, благодетели забрали его к себе и показали врачам. Те предложили операцию с ампутацией ног. Но пустынник отказался. И добрые люди оставили его у себя, начав лечить народными средствами. А сыновья убитого искали-искали пустынника, не нашли и решили убить отца Мардария. Батюшку предупредили, и он перебрался на жительство столь высоко, куда вряд ли кто мог добраться. Но, к сожалению, это не остановило мстителей, и впоследствии они выбрали другую жертву. Был убит и сброшен в пропасть ни в чем не повинный монах-пустынник. Братия предположила, что это именно они его убили (так отомстили).

«Однажды идем мы по указанию карты, – рассказывал гость пустынников отец Серафим, – смотрим, а с горы катится какое-то большое колесо, словно кем-то брошенное. А оказалось, это удав. Растянулся прямо перед нами сантиметрах в двадцати и встал. То к одному тянется, то к другому – нюхает каждого. Представляете? Около двух часов

мы стояли, боясь пошевелиться, только молитву про себя читали. А удав всё вертел головой на уровне наших глаз. Потом вдруг снова свернулся колесом и дальше с горы покатился. Мы друг к другу

– Ты живой?

– Слава Богу!

Страшная это была встреча. Когда опасность миновала, у нас слезы потекли. И опять пошли мы по компасу. Тут нам встретился отшельник – иеродиакон Аввакум. Он прозорливец был, знал, что нам удав попался, и, видимо, по его молитве, тот оставил нас и укатился».

К сожалению, во время грузино-абхазской войны отцу Аввакуму пришлось покинуть Абхазию и уехать в Россию. Один из братьев-пустынножителей вспоминал: «Когда началась война в 1992 году и недалеко проходила линия фронта, военные наведались к отцу Аввакуму и сказали: “Отец, если хочешь остаться в живых, то по-быстрому собирайся и уходи отсюда, потому что здесь будет проходить линия фронта. Ты находишься в смертельной опасности” И ему пришлось уйти из пустыни».

Но до конца своих дней отец Аввакум не оставлял своего келейного монашеского правила, несмотря на то что в последние годы своей жизни сильно болел. Правда, теперь уже свободное от молитвы время он посвящал своему любимому плотничьему делу – изготовлению крестов. И, конечно, проводил время в беседах с приходящими к нему людьми. Преставился иеродиакон Аввакум 7 июля 2009 года на день святого Иоанна Предтечи, главу которого когда-то обрели в горах Абхазии близ Коман. После смерти отца Мардария не прошло и сорока дней! Вот такая между ними была духовная связь. Упокой, Господи, в селениях праведных его душу и нас помилуй и спаси его святыми молитвами.

«Суровые будни» отца Мардария

Покой и праздность – гибель душе,

и больше демонов могут вредить ей.

Утром батюшка обычно растапливал печку, варил

кушать. Это как «развлечение» – сон отходит, ведь ночь не спал. Трапеза в час дня.

– После обеда сажусь читать или иное что-нибудь делаю: иду в лес дровишек нарубить, что-нибудь подремонтирую… Вижу, что по времени хватит трудиться физически, пора отдохнуть. И бросаю. Около трех часов дня иду, ложусь. А сон – как после пасхальной ночи. Упадешь и мгновенно «отключаешься». Проснулся, ага, полчетвертого. Еще полтора часа можно почитать. Беру книгу, а сон уже отошел. Сон его надо перебить, и он отходит – пришел-ушел. Берусь за книгу – почитаю немного. Я любил читать, ох, как любил. Библию два раза прочитал! Серафим Саровский говорил, что кто прочитает Библию два раза, тот получит особую благодать – умиление. И уныние не будет давить. А тут уже и пять часов. Будильника у меня не было, он мне не нужен был. А были карманные часики – братия подарили. В пять часов на вечерню становлюсь. И вот открыты Минеи, Следовательная Псалтырь, «Благослови душе моя, Господа…» наизусть знал, а «Господи, воззвах» – там уже стихиры, надо с Минеи брать. А стихиры ведь такие умилительные, в них заложен такой смысл, такая глубина духовная. Всё внимание там. Думаю: «Боже, какая это сила, какая благодать!..» Прочитывал умом. Боялся петь. Вообще, пение у меня «выключалось», потому что молитва не поется, а читается. Пение отвлекает, и тогда я молча молюсь. Стану на коленочки, а книги – передо мною, и про себя стихирки читаю. Потом дальше, дальше: вечерня, утреня. Я на коечку кладу подушку, покрываю ее чистым платком и на нее кладу книги, так и вычитываю. А когда кушаю, то на койку сяду, кашицу – на коленочки. Келья у меня маленькая была: два метра на полтора. Ни стола, ни стула – ничего не было.

Батюшкина жизнь вся была посвящена молитве: «Правило читаю, каноны вычитываю, Псалтырь. После каждой кафизмы – помянник. Ой, у меня столько по-мянников было! Как я любил поминать! Обычно, когда люди дают записки, какое-то время их почитал, и можно сжечь, а я не могу. Хоть раз в месяц, но всех помяну. Около двух часов читал я помянники за упокой и за здравие. Ну, как оставлю? Как сожгу? Имена сожгу? Душеньки ведь…»

Беспредельная любовь старца к людям, которая источалась и изливалась на всех вокруг него и на весь мир, и выражалась, прежде всего, в непрестанной молитве. Тому, кто молится в духе и истине (Ин.4, 23–24), дается во Христе любовь к ближнему. От большой любви он сам был готов пострадать за других, знал, что за грехи близких перед Христом отвечать будет он. Поэтому так молился Господу о прощении их.