Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии
Шрифт:
– А как же Вы питались?
– Я вижу, что мне нужно и заказываю. Некоторые говорят, что хотят прийти, исповедоваться, причаститься. Я и попрошу, чтобы по пути принесли мне такие-то продукты. Они и несут. Я никуда не выходил, только сидел и сидел в пустыньке. Так привык. Такой вот образ жизни.
– Батюшка, а у Вас запасные Дары были?
– Да.
– А Вы литургию не служили у себя?
– Нет. Я не дерзал. Я по Василию Великому. Они тоже в пустыне жили. По правилу Василия Великого пустынники могут иметь запасные Дары. А литургию можно служить у себя только тогда, когда ересь в городе.
– А Вы, батюшка, запасали Дары на год или больше?
– На год, не больше. А потом опять новые и новые, более свежие.
– Батюшка, а братия приходили
– Приходили. Но вот не пойму может, слабые духом были, поживут, поживут и уходят. Ну, что же ты уходишь? Разве тебе с Богом плохо? Куда ты уходишь? Ведь от Бога уходишь… Пойду, говорит, в монастырь куда-нибудь. А я, никуда. Остаюсь один. Это потом уже, когда глаза заболели, ушел. Операции, плохо было… Вот сейчас сюда попал, скорблю по пустыне очень.
– Батюшка, а у Вас какие-нибудь правила были?
– Да, были. Вовремя становился на «правило». Не позволял себе, чтобы позже. У меня никакого уныния не было. Ночью встану в час, как Серафим Саровский, и до шести утра. И сна никакого. Святой Исаак Сирин советует даже не садиться, когда сон борет. Не садись, а то сразу же заснешь. Иди на улицу, ходи по свежему воздуху, не засыпай. Вслух пой, да Иисусову молитву читай. И так далее… Господь видит борьбу, и тогда благодать свою посылает, сон уже не так борет. И так до утра. Потом лягу, немножко подремлю. Думаю, все, хватит, надо вставать, обедницу читать. Полностью читать ее заканчивал в двенадцать часов и сразу затапливал печку. Сварю себе кашицу гречневую. Пью один кипяток. Пообедал, подкрепился, иду на улицу какую-нибудь работенку делать. Где-то надо крышу подправить, что-то подремонтировать. Солнце палит, тело все горит. Голова болит. Но все равно, думаю, буду продолжать. И так до трех. Думаю, не дам себе упасть и лечь спать, как свинья. Сяду, книжку почитаю, а голова уже склоняется. Сил уже нет, ничего не соображаю. Все. Закрываю и ложусь. А ровно в пять часов – вечерня. Все совершал в епитрахили и с ектеньей. И так мне радостно было. В пять часов становился и около восьми часов заканчивал.
– А как Вы ровно в пять часов просыпались?
– Когда прихожу в келью после дневного труда, сажусь, читаю. Смотрю, а уже четыре часа. Дай, думаю, немножко отдохну. Но не успевал спать, просыпался, чтобы в пять часов на службу идти. Вот тебе и борьба со сном. А потом пошел, лицо водой побрызгал, и сразу начинаю девятый час, вечерню. И пошло, пошло…
– Батюшка, Вы один жили? А животные не беспокоили Вас? Медведи, волки, змеи. Зимой, например?
– Медведи приходили по нашим следам прямо под окно. Мы по снегу ходим с трудом. А ему по снегу идти легко. Смотрю, пришел, идет аж до кельи. К окну подошел и дальше к себе куда-то. Бывало, он на нас смотрит, а мы на него. И расходимся. От нас порохом не пахнет. Он сильно боится, когда порохом пахнет, как от охотников. А козы стоят прямо у окна и смотрят. Целое стадо. А я не выхожу, не пугаю их. Они траву ищут, листочки кушают. Стрельбы никакой нет, зимой я почти не стучу. Им это нравится. И вот в восемь закончил, надо немножко подкрепиться. От обеда остается чуть-чуть кашицы, я и доем, чтобы наутро не оставалась. До девяти – еще полчаса. Сажусь за Иисусову молитву. Смотрю, девять часов. Читаю вечерние молитвы наизусть и ложусь спать. А в час ночи подъем. Как афонцы-святогорцы. У них также заведено.
– А ночью Вы что читали?
– Встаю и сразу наизусть читаю утренние молитвы. Только одна лампадочка и светит. Прочитаю, и за Иисусову молитву. Потому что днем у меня случается то работенка, то правило вечернее, а вот ночью тише: только Иисусова молитва. Закончил утренние молитвы, затем несколько минут молюсь стоя, потом сажусь и стараюсь: ум – в сердце, ум – в сердце. Низкую скамеечку поставлю и творю молитву Иисусову. Надо садиться на низенький стульчик, чтобы голова была наклонена.
– Без поклонов?
– Поклоны у меня были, помимо Иисусовой молитвы. Я много клал поклонов во время службы. Думаю, когда стариком стану, тогда уже не смогу. Так старался поклоны делать, что даже шишки на коленях образовались.
– А Вы Иисусову молитву без четок читали?
– С четками.
– И сколько у Вас получалось?
– Вот и я хотел проверить. Думаю, дай проверю.
Одна четка – двадцать пять минут. А иные монахи и тридцать минут тянут четку. Сотницу. Сел, закрыл глаза, беру четки и творю. Но творю только умом в сердце, не устами, не шепотком. Только умом в сердце. Конечно, она медленно идет. Творю, творю… И чувствую, молитва в сердце говорит. Сижу, не шевелюсь. Сердце молитву выговаривает. А я только слушаю. Ой, думаю, помоги мне, Господи! А шея-то устает. Видите, человек немощный, шея устает, плечи болят. Но, думаю, еще, еще…
– Батюшка, наверное, люди по-разному молятся: кто быстрее читает, кто медленнее?
– По-разному, да, да.
– Вот, батюшка, у нас здесь споры были об Иисусовой молитве. Техники разные, но общий вопрос такой: что в молитве является важнейшим, чтобы не попасть в прелесть? Нужно ли только покаянное чувство во время молитвы или что-то еще? Благоговейное чувство, например?
– Иисусова молитва – молитва покаяния. Иногда такие покаяньица бывают для того, чтобы мы в сердце место нашли. И если с покаянием творим молитву, тогда и благодать сходит. Прелести не бойтесь. Сказано же: «Кто боится впасть в прелесть от Иисусовой молитвы, тот уже в прелести». Как это можно говорить, что Иисусова молитва приводит в прелесть? Конечно, когда дерзает неопытный и самочинный: скорей – сердечную, скорей – непрерывную, самодвижную, благодатную, тогда, Господи, помилуй! Святитель Игнатий (Брянчанинов) – делатель Иисусовой молитвы – пишет, что если ты даже пятнадцать лет занимаешься Иисусовой молитвой и не достиг чего-то, то не унывай, а ищи и твори, твори. Некоторые разочаровываются: «Не получилось! Брошу». И бросают. Вот так один пустынник молитву забросил. А почему? Голова начала болеть. Ну, и что же? Поболит и перестанет. Да-а… враг не спит.
– Батюшка, вот есть «Рассказы странника».
– Да, есть такие.
– Много людей училось Иисусовой молитве по этим «Рассказам». Это вроде руководство такое к Иисусовой молитве. Я в Греции встречал монастыри, где все по этой книжке учатся Иисусовой молитве.
– Сердце должно быть очищено от страстей. Это главное.
– Наверное, и сама молитва помогает очистить сердце. Это же Господь. Призывание имени Божия, это уже как обожение. Вот человек страстный. Как он может достичь бесстрастия? Видимо, только через постоянный покаянный призыв имени Божия. А если покаянное чувство еще и усвоится в какой-то момент, то благодать Божия, видимо, сразу входит. Не только в сердце, но и во все существо.
– Да-да.
– Батюшка, а если молитва творится без покаяния, механически?
– Ну, это ничего. Старайтесь. Она сама все и управит. Вы только призывайте имя Господне. Батюшка Кирилл (Павлов) говорил отцу Рафаилу и отцу Косьме: «Соберитесь в келью, и вот так молитесь…» И показывал, как именно: сядет, голову наклонит, потом начинает таким жалобным, просящим напевом Иисусову молитву нараспев творить, и… вот уже слезы потекли у батюшки Кирилла.
Так он передавал свой дар. Смотрят они и думают: «Нужно в пустыню идти или в затвор». Батюшка Кирилл тогда уже мало выходил, все болел. Да, в затвор… Иисусову молитву самодвижную, сердечную в монастыре приобрести невозможно. Только трудовую. Он сам на себе это испытал. О ней и писал. Трудится и творит. А потом забывает о ней. Вспомнит и опять начнет: «Господи, Иисусе Христе…» и пошло. Только так, миленькие. Я еще в монастыре к Иисусовой молитве привыкать начал и понял, что, без пустыни, без безмолвия невозможно ее приобрести. Хотел из монастыря уходить, но духовник сказал, что если уйдешь по своей воле, то молитвы не найдешь. Успокойся, будь на месте, и Господь Сам устроит. Я и не ушел. А пришло время, и оказался в пустыне. Мне там такая радость была! Пустынечка родная! По тропочке хожу, молитву себе творю…