Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии
Шрифт:
Старцы в кельях каются,
В небе – город неземной
Огоньками светится,
Скоро смерть придет за мной,
Там мы все и встретимся!
Много келий в небесах,
В них горят лампадки:
Души молятся за нас,
Их молитвы сладки…
Там, как Ангелы, поют
Праведные души;
Здесь земле их предают:
Смертью смерть разрушив…
Я паломником хотел
В небеса подняться,
Вдруг с кровати я слетел
Надо ж, сны как снятся,
Я паломником хотел
Долететь до братии!
Оказалось, что слетел
С собственной кровати,
Хорошо, что не упал
Вниз
Смертью смерть Господь попрал,
Плоть дал вместо хлеба.
Плоть я бренную ношу,
Милостивый Боже,
Где б Ты ни был, я прошу:
«Будь со мною тоже.
И всегда меня храни,
Спящего на ложе,
И к Себе всегда мани,
Милостивый Боже!»
Смирение и прозорливость
Беседа с монахом-пустынником
*
Его отличительной чертой было очень строгое отношение к себе, бережливость ко всему окружающему. Например, борщ летом прокиснет, а выливать он не благословляет. Сам доедает. «Это, – говорит, – Божие благословение. Эти продукты люди пожертвовали. Выкидывать нельзя». Мука у него была старая, черная, аж, горькая, но выкидывать ее отец Мардарий никому не благословлял. Сушили и кушали. Благодарю Бога, бережливости у него научился. Сейчас в монастыре живу, а навык остался. Не могу, чтобы кусок хлеба пропал: или птицам отдам, или людям, или лошадям.
Любил отец Мардарий траву, особенно крапиву сырую. Чай заваривал, в суп добавлял. Батюшка – чадо природы, всю жизнь прожил в лесу. Орешки собирал, травку ел.
Он строго постился, никогда не нарушал пост. Мне даже стыдно было. Пойдешь, дрова порубишь и поешь, как следует. А он, как котенок, съест две ложки, и все. Иногда просто сырой лук почистит, нарежет, кипятком зальет его и пьет. Это он чаем называл. Не каждый так сможет.
От чрезмерного поста у него сухотка развилась – не восстанавливались мышечные ткани. Тогда матушка Тамара стала смешивать для него безалкогольное пиво со сметаной для восстановления мышц.
Хотя мы некоторое время жили вместе, но отец Мардарий вел затворнический образ жизни: сядет, закроется и молчит, каждый день суточный круг вычитывает, выйдет только покушать. Поговорит со мной коротко во время обеда и опять к себе в затворчик уходит. Когда братия приходили, то он смирялся, радовался, как дитя, всех обнимал. Очень любил службы. Я-то службу плохо знаю. Я читаю, а он поет. Когда какая-нибудь воскресная или праздничная служба шла, то он всегда радовался. Только просил, чтобы я ему святого, который в этот день поминается, напоминал, хотя он почти всех на память знал, кто за кем следует. На память тропари всем святым пел.
– Рассказывали, что, когда в пятидесятые годы начались гонения на монахов, его арестовали, потом отпустили, сказав, что в течение двадцати четырех часов он должен выехать из Абхазии. А он набрал продуктов, и три года с гор не спускался.
– Да. Было такое. Многие так делали. Уходили и не спускались по году, по два…
К старцу из Ростова приезжали духовные чада. Обсуждали разные вопросы. Отец Мардарий, прежде чем отвечать, спрашивал: «А как Святейший Патриарх благословляет?» Ему расскажут. Он говорит «Надо, как Патриарх. Надо, как Святейший. Его надо слушаться». Другой вопрос зададут, а он: «А что старцы по этому поводу говорят?» Ему отвечают: «Отец Кирилл так-то говорит…» Он: «Да. Надо, как старцы. Я тоже так говорю».
У него были духовные дарования, но он скрывал их. Как-то говорит: «Надо у Петра Дамаскина посмотреть о видениях». Какое-то ему видение было: «Нахожусь одновременно в двух кельях. Глаза закрою, открою – опять две кельи».
Он строго относился к церковным канонам. Помню, идет первая седмица Великого Поста, он болеет. Тяжело старчику терпеть, а он просфорки размачивает. «Нет, Церковь благословляет только хлеб и воду». Мне хочется пожалеть его: «Батюшка, ты бы рыбы поел. Ты весь больной, еле ходишь, зрение теряешь». Но он пост боится нарушить: «Мне отвечать придется». Еще боялся, что на Суде спрос очень большой будет. Такой страх Божий, страх Суда. Когда он постригал братиев в монашество, боялся, что надо ответ держать за постриженника в день Суда.
– Я постригу, а они через полгода в мир уйдут. Чем они заниматься будут, я-то знать не буду. Жил бы он постоянно при мне, чтоб я видел… А так, пострижешь, а они разбегутся. На мне – грех.
Последования все вычитывал: «Давайте, миленькие, почитаем». Каждый день тропари святым читал. Какой святой в этот день празднуется, тому и читает. Он говорил, что его любимая святая – Мария Магдалина. Она такая ревностная. Первая ученица Господа. Такие труды понесла.
Отец Мардарий был хорошим рассказчиком. Увидит, что у меня уныние или еще что, начнет рассказывать жития святых. Я помню, как он рассказывал житие Святого Мартиниана: «Он на острове подвизался, а море туда девицу и выбросило. Святой говорит: «Лучше мне в море погибнуть, чем тут с тобой жить». И в море кинулся. А тут рыба подплывает большая, прямо как катер. И почти человеческим голосом говорит ему «Садись на меня скорей. Я тебя довезу, куда захочешь. Раз, и через час его на берег». А я уже и смеюсь, уже и забыл, о чем скорбел.
Еще помню, как отец Мардарий проявил свою прозорливость. Когда мы жили вместе, я раз в неделю ходил с восьмилитровой емкостью к семье благодетелей Андреевых за молоком.
Видя, что я собираюсь за молоком, он всегда радовался, а однажды посмотрел и сказал: «Может, ты сегодня не пойдешь?»
Я удивился. «Ну, как благословите». И не пошел. Пошел через несколько дней, и выяснилось, что в тот день из Грузии приходили какие-то «спецназовцы». Пленили нескольких мирных жителей, двоих или
троих убили. Я по времени сверялся, если бы пошел, то точно с ними бы встретился. Не пожалели даже пятнадцатилетнего армянского паренька, убили. Один из них пытался за него заступиться: «Зачем же убивать, он дитё еще?» Но старший – такой яростный был. Сначала он ребенку руку прострелил, потом выстрелил в шею. Только благодаря отцу Мардарию я остался живым.
Жить рядом с подвижником
Рассказ монахини-пустынницы Рахили
*
В пустыню с отцом Мардарием мы пришли в 1962 году. Мы с ним одногодки. Отец Серафим (Романцов) не благословлял, чтобы к отцу Мардарию женщины ходили. Но жить благословил ему недалеко от нас. А мы хоть и рядом жили, но по полгода друг друга не видели. Он среди монахов самым усидчивым был. На память знал вечерню, часы. В Киеве такой же был распев, как и в нашем монастыре, в Одессе. У нас с ним, вообще, много было схожего. Сейчас я старуха малограмотная, восемьдесят лет, что теперь могу?