Он не хотел предавать
Шрифт:
— Чего жаловаться? — обводя взглядом просторы, сказал Мочалов. — Красота кругом. Свежий воздух, тишина, петухи поют. Живете барином.
Но отставника не привлекал образ жизни философа.
— Э! — с еще большим раздражением повторил он, сплевывая себе под ноги. — Колхоз и есть колхоз! В Америке полковник армии в отставке знаете как живет? Дом на выбор в любом штате, хоть на берегу океана, на Гавайях. Катер свой, его мать… А тут всю жизнь как собака, и на старости лет в говне приходится возиться. Ни кола своего, ни двора!
«Допустим, насчет «ни кола ни двора» — это ты, дядька, загнул», — подумал про
Отставник приглашать гостя в дом не стал. Говорили, сидя на бревнах.
Полковничья жинка, услышав лай собаки во дворе, выглянув в окно, увидела незнакомца и, заподозрив нехорошее, вышла во двор, якобы подсыпать курам зерна. Не здороваясь, остановилась шагах в трех от мужчин, бросила под ноги в грязь горсть крупы:
— Цып-цып-цып! — а сама ловила на лету каждое слово, исподлобья поглядывая то на мужа, то на Мочалова.
Полковничиха была худая, дерганая, в брюках в обтяжку, с подведенными синей тушью глазами, что делало ее лицо еще злее и непривлекательнее.
— Значит, прошлым летом вы работали охранником на дорожном участке? — спросил Мочалов. — Один?
— Нет, на пару с одним местным. Ночь я, ночь он. Он-то по характеру бывший спортсмен и отсидеть успел, но вот устроился же в охрану. — Полковник развел руками. — Связи иметь надо. Это честному человеку работу не найти, а такой гниде… Запросто!
— А помните день, когда авария произошла? Когда человек погиб, помните?
— Еще бы! Я дежурил. В девять вечера заступил, а около одиннадцати ка-ак громыхнет! Я подумал: взорвалось. Там у нас газовый баллон был, так я подумал: ну, блин, баллон взорвался! Выскочил, гляжу, а это на дороге.
Отставник помолчал.
— Покойника, Завальнюка, здесь многие знали, — сказал он. — Как он приехал в соседнюю Жуковку жить, так сразу нам и воду подвели, и газ, и дорогу заасфальтировали… Такие люди просто так не погибают, — философски добавил полковник.
Мочалов прикинулся шлангом:
— Думаете?
— Конечно, убили его, — хмыкнул отставник.
— Да кто?
— Понятно кто… Известные силы…
Полковничиха закашлялась, словно подавилась костью. Мочалов понял: это она сигнализирует супругу, чтобы меньше трепался.
— А что, может, видели что подозрительное на дороге, а? — опросил Мочалов.
— Может, и видели, — уклончиво ответил полковник.
— А поконкретнее? Что?
Полковник усмехнулся:
— Приходил уже ко мне один следователь. Салажонок… Протокол составлял. Что попусту трепаться? Дело-то закрыто…
Он сплюнул себе под ноги. Гаркнул на собаку: «Пшла!» — и псина, поджав хвост, замолкла и юркнула в будку. Испуганно поглядывала, высунув нос, на хозяина и подозрительно — на следователя.
Мочалов понял, что полковник что-то знает и недоговаривает. Может, желает, чтобы его поуламывали. Шишкой на ровном мечте себя почувствовал.
— Так что? Замечали что-то подозрительное? — повторил Мочалов.
Полковник еще думал, говорить или нет. Следователь посмотрел на часы, поднялся:
— Вы извините, некогда мне ждать. Если что-то вспомните, звоните, а мне еще сегодня к вашему напарнику заехать надо.
Это решило дело: полковник не захотел упустить роль свидетеля.
— Э, да чего вам к нему
— А кто видел? Вы?
Полковник утвердительно кивнул:
— Я.
Мочалов снова сел рядом с ним на бревно. Полковничиха придвинулась ближе на шаг, уже не скрывая своего интереса к разговору.
Отставник рассказал: за пару дней до того, как произошла авария, вечером — чуть позже девяти, едва он заступил на свое дежурство, — приехал шофер Завальнюка на хозяйском джипе. Поставил машину впритык с бульдозером, сам вышел и на четвереньках стал ползать по земле, будто что-то искал. Сторож заметил его, высунулся из вагончика, крикнул: «Эй! Чего надо? Не положено здесь находиться посторонним!» Шофер Завальнюка крикнул в ответ: «Визитку выронил, на глаза не попадалась?»
В принципе машину Завальнюка в округе знали, как знали и то, что почти каждый день ее хозяин курсирует мимо по маршруту Москва-Жуковка-Москва.
Сторож вышел из вагончика, подошел к джипу, огляделся по сторонам, потрепался с водителем, даже покурили вместе… Водитель Завальнюка объяснил, что проезжал здесь сегодня днем, останавливался и обронил где-то в этом районе сумку-визитку, а в ней документы, деньги. Вдвоем они обшарили обочину. Никакой визитки не нашли. Сторожу в конце концов надоело, он ушел в вагончик и только время от времени выглядывал и видел, как шофер Завальнюка на карачках исследует рытвины вдоль шоссе. Часа два он там провозился, пока не стемнело. Когда сторож услышал, что хлопнула дверца машины, он высунулся из вагончика, крикнул: «Ну что? Нашел?» Водитель ответил: «Нет, чтоб его черт!» — сел в джип и уехал в сторону Жуковки.
На этом бы все странности и закончились. В следующее дежурство полковника произошла авария. Ночь прошла в суматохе. Сторож раз пять рассказывал разным чинам о том, что случилось, потом до него добрались журналисты… И как-то так вышло, что полковник уже только дома, придя в себя после пережитых волнений, вспомнил о том, как накануне перед аварией на том же самом месте водитель Завальнюка ползал на коленках в поисках сумки-визитки. Полковнику это показалось зловещим совпадением. Мысли его двигались примерно следующим образом: «Так вот живешь-живешь и не знаешь, когда конец…»
Еще вчера на этом месте стояла новенькая машина стоимостью в три таких, как у полковника, дома. А сегодня ее режут на металлолом и по кускам извлекают из обломков железа то, что еще накануне было хозяином… Брр!
Само собой, слух о несчастье быстро облетел всю округу, и несколько дней смерть Завальнюка была главной новостью.
— Так вот, — продолжал отставник, — я бы ничего такого и не подумал, но пришел ко мне в вагончик вечером этот спортсмен, мой напарник. Я еще подумал, что он песок красть приехал. Сели мы с ним, заговорили про аварию. И тут он взял и проговорился под этим делом, — подполковник щелкнул себя по шее, — что за неделю — за две до аварии видел кого-то ночью на шоссе, на том месте, где все произошло. Приезжал, говорит, раза три ночью кто-то. Свою машину оставлял с выключенными фарами вдалеке, пешком возвращался назад и ходил взад-вперед, взад-вперед. Будто мерил что-то шагами, говорит. А этот спортсмен, конечно, не такой, чтобы выйти к нему, подойти, поинтересоваться: так и так, товарищ, что ты тут ошиваешься?