Он не хотел предавать
Шрифт:
— Дрянь! — выплеснул скотч в кактус.
Потребовал:
— Хочу пива.
Не дождавшись от Лежнева сочувствия, Любовь перешла к делу:
— Сколько ты хочешь?
Ковыряя во рту зубочисткой, он небрежно бросил:
— Двести кусков и ту бумажку, которую ты выкупила у козла комиссара, чтоб он сдох.
— Хорошо.
Любовь решила не торговаться, чтобы не раздражать его. Потом что-нибудь придумает. Сейчас с ним надо по шерстке, по шерстке…
— Двести тысяч долларов при условии, что больше я тебя не увижу.
Лежнев кивнул.
— Мне твоя рожа тоже
Лучше бы он снова дал ей оплеуху!
— Бумажку, как ты говоришь, я не отдам. Это будет моя гарантия, что ты снова не станешь меня преследовать.
— «Гарантия», «преследовать»! — с издевкой повторил он. — Детка, будь проще. Гони все. Иначе…
— Иначе?
— Мне терять нечего. И если придется выбирать, где сидеть, то лучше я сяду за убийство в тулонскую тюрьму, чем еще раз окажусь в твоей сраной Москве. Сыт я по горло родиной предков. А Франция меня России не выдаст. На родине я раньше засветился, так что лет семь посижу спокойно в Тулоне в камере с телевизором. А вот тебе за убийство мужа придется сидеть в ГУЛАГе.
Любовь подумала, что кретин свою выгоду знает.
— ГУЛАГа давно нет.
— Да? А Сибирь осталась? От бумажки Тораньяна тебе ведь никакой выгоды.
— А тебе?
— А мне она дорога как память.
Любовь пересилила свое отвращение к нему, притворилась лапочкой:
— Дорожные чеки «Томас Кук» тебя устроят?
— Ни хрена. Гони наличность.
Через час Леже встал без объяснений и ушел, предупредив ее на прощание:
— Даю день на обналичку. Завтра я тебя сам найду.
Он ушел, а она так и не узнала, чем он теперь занимается и в каком отеле живет. Впрочем, его судьба не повод для головной боли, о себе бы подумать.
И как чувствовала, что Лежнев еще доставит ей неприятности. Не успела выплатить ему и половины, как этот придурок вляпался в скандал…
Лениво шевелящиеся щупальца мысли подсказывали Любови единственно верное решение: немедленно собрать чемоданы, выкупить билет на сегодняшний рейс и улететь, оставив Лежнева там, где ему и следует находиться ближайшие сто лет.
Несколько минут она наслаждается воображаемой свободой, но ощущение радости тает, сменяется чувством опустошенности и страха. Любовь прекрасно понимает, что, выйдя на волю, он ее разыщет.
«Малышка, запомни, мы с тобой повязаны», — скажет он с кривой усмешкой, нажимая на ее нос, как на кнопку.
Проходя через малахитовый холл отеля, Любовь задержалась у стойки портье. На стойке разложены соблазнительные каталоги авиакомпаний, обещающих перенести вас моментально в любую точку земного шара.
— Писем для мадам Алькальде нет? — спросила она.
В отеле она зарегистрировалась под своей первой фамилией по старым водительским правам, в которых подделала срок действия. Портье неожиданно ответил: есть. Для леди в парео (хотя сейчас на ней деловой белый костюм) есть письмо.
Любовь взяла протянутый голубой конверт без обратного адреса, с французским штемпелем и логотипом экспресс-почты. У нее упало сердце: такие письма присылал ее московский адвокат. Между ними был уговор: никаких фамилий, никаких подписей, никаких
Любовь вскрыла письмо и пробежала глазами несколько строчек. Попыталась улыбнуться, хотя больше всего ей хотелось заплакать.
Неужели все повторится? Неужели снова начнется ад, как тогда, и все из-за пронырливого карьериста с фамилией от слова «мочалка»? Ну почему ей так не везет? Сколько кругом бандитов, почему этот следователь зациклился на ней? Что, кроме нее, ловить больше некого? Да по сравнению с другими она просто невинный младенец.
Наметанный глаз портье подметил гримасу, исказившую ее лицо.
— Вам сообщили печальное известие?
Она ухватилась за эту мысль. Да, конечно, если начнут расспрашивать, почему леди из сто двадцатого номера неожиданно выехала, ей пригодится приличное объяснение.
— О да, мама пишет, что моя сестра попала в больницу. О боже, какое несчастье… Ей всего восемнадцать. Мне нужно срочно уехать. Пожалуйста, подготовьте счет и позовите носильщика.
Портье скорчил сочувственную мину.
От волнения Любовь забыла, куда шла, и вернулась к себе в номер. Машинально разделась и включила кондиционер на полную мощность. Через несколько минут почувствовала озноб и, забыв, что можно отключить акклиматизационную установку, накинула на плечи вязаное одеяло.
В прошлый раз все было точно так же. Только она недооценила рвение того карьериста из прокуратуры.
Визит следователя поначалу просто ее озадачил.
— Как его фамилия? Мочалин?
— Мочалов, — посмотрев на визитку, поправила помощница.
— Идиотская фамилия, как раз для следователей!
Тогда она поначалу легкомысленно отреагировала на его просьбу явиться в прокуратуру. Пришлось…
Следователь задавал вопросы, очень ненужные и несвоевременные. Она так устала! Она все перезабыла, ведь с момента аварии прошло столько времени. Если бы эти вопросы ей задавали на другой день после того, как это произошло! Тогда она была готова, а теперь она растерялась и запуталась. У нее сложилось впечатление, что Мочалов о многом знает, а об остальном догадывается. Впервые за все время после смерти мужа она растерялась. Ей было необходимо с кем-то посоветоваться.
С кем?
Разумеется, с адвокатом.
Еще готовясь к той автокатастрофе, не доверяя Лежневу и опасаясь, что все может пройти совсем не так, как планируется, Любовь подстраховалась и заручилась поддержкой одного из лучших российских адвокатов. Вот теперь пригодилось.
— Вы знаете, какое у меня условие, — заявил респектабельный юрист, сложив руки в замок на округлом поповском животике. В манжетах его рубашки поблескивали золотые запонки.
— Говорите.
— Вы должны рассказать мне всю правду. Всю. Понимаете? Какой бы она ни была неприятной для вас… Это останется в тайне, но я должен знать все. Иначе я не смогу взяться за вашу защиту.