Он не хотел предавать
Шрифт:
— Молодец, что сел, — спокойно сказал Гольцов. — А теперь слушай меня внимательно. Московской прокуратуре ты не нужен. Им нужен твой заказчик. Согласись ответить на мои вопросы, и мы расстанемся друзьями. А иначе… Она тебе не рассказывала, какие условия в Бутырской тюрьме? А ведь ей сделали скидку, она богатая женщина, у нее связи, у нее был опытный адвокат, она не узнала и половины проблем. А ты попадешь в общую камеру для иностранцев. Где сидят арабские наемники, воевавшие в Чечне. Где сидят африканцы, перевозившие героин и больные СПИДом. Где кишат вьетнамцы, пакистанцы и афганцы…
Леже вскочил и яростно заколотил в дверь:
— Я хочу отсюда уйти! Эй, отведите меня в камеру!
Гольцов тоже встал:
— Подумай, Лежнев! Ты будешь сидеть семь лет в России. Шестьсот тысяч баксов за семь лет — это мало, это ничего! Ты никогда уже не сможешь жить как раньше. Ты выйдешь никому не нужным, больным стариком!
Чернокожий охранник вывел Леже в коридор. Леже так и не обернулся.
— Он не идет на контакт, — сказала по-французски мадам Бовье, адвокат Лежнева.
Она следила за тем, что происходило в комнате для свиданий, по монитору охраны.
— Поговорите с ним вы. Убедите его сотрудничать, — попросил Георгий.
Мадам Бовье едва заметно повела плечом:
— Я попробую, но оказывать давление на клиента я не имею права.
— О давлении не может быть и речи. Попробуйте объяснить ему все по-хорошему. Он вас знает, доверяет вам. У вас найдется полчаса свободного времени?
Адвокат посмотрела на часы:
— Да.
— Давайте где-нибудь посидим, выпьем коктейль, а я вам расскажу, кто такой Лежнев и что мне, собственно, от него надо.
— Хорошо.
После обеда Гольцов предоставил Лежнева попечительству его адвокатши, а сам поехал в гостиницу и лег спать: по московским меркам стояла глубокая ночь. Проснулся он от блаженного ощущения, что выспался. Часы на столике гостиничного номера показывали без четверти четыре. Часы на руке — без четверти одиннадцать. Значит, в Москве разгар трудового дня, а здесь — святое предутреннее затишье. Умолкла музыка, закрылись ночные клубы и игорные дома, рестораны и кафе. На пляже ровняют граблями белоснежный песок, приводят в порядок шезлонги и зонты.
Яцек, спеленутый москитной сеткой, спал сном младенца на соседней кровати. Его бритая голова покоилась на плоской подушке. Гольцов подошел к окну и потянул на себя деревянную ставню. В десяти шагах перед ним расстилалась спокойная бирюзовая гладь Атлантического океана. В реальность картинки верилось с трудом.
Он выбежал к воде, с головой кинулся в теплые волны. Кожа почти не ощутила смены сред, словно Георгий окунулся в парное молоко. Он нырнул поглубже и открыл под водой глаза, чтобы увидеть, как от него врассыпную бросились серебристо-прозрачные крохотные мальки неизвестных рыб.
Потом, лежа на мелком белом песке, Гольцов смотрел в небо. Откуда ни возьмись на голубой скатерти океана появился жемчужный барашек. Закапал мелкий теплый дождь. От такого дождя не стоило даже прятаться под крышу. Ровно через пятнадцать минут дождь кончился, и над океаном дугой выгнулась радуга. В дорожной сумке где-то под вещами осталась лежать кодаковская «мыльница», но бежать
— Привет! Оказывается, и в нашей работе есть приятные моменты, — поприветствовал его Яцек.
Он плашмя упал рядом на песок и сделал двадцать пять утренних отжиманий. На его мускулистых, загорелых руках подрагивали татуировки.
— Хватит валяться, Гошка! Что может быть лучше утренней пробежки по пляжу? Проигравший угощает завтраком.
Георгий вскочил на ноги и, чувствуя себя сорвавшимся с привязи щенком, весело засеменил следом за Михальским по самой кромке воды. Волны лениво слизывали цепочку их следов.
Рабочий день во всех официальных учреждениях острова начинался в восемь утра. Ровно без пяти восемь свежий и подтянутый молодой человек со следами первого загара на лице появился у здания суда в Филипсберге, где у него была назначена встреча с мадам Бовье.
Адвокат пришла без опозданий:
— Доброе утро. У меня никаких новостей.
— Лучшие новости — никаких новостей, — ответил Георгий английской поговоркой.
Мадам Бовье даже не улыбнулась.
— Мой клиент отказывается говорить. Я предлагала ему встретиться с вами в моем присутствии и в присутствии переводчика, но он упорствует. Я ему объяснила все последствия его отказа. Но… — Она развела руками. — Больше я ничего не смогу для вас сделать.
— Ясно.
Новость была плохая, но Гольцов воспринял ее спокойно.
— Мне позволят сегодня еще раз увидеться с Леже?
Мадам Бовье ответила неуверенным жестом:
— Попробуйте. Боюсь, это приведет к тому, что мсье Леже еще сильнее замкнется в себе. Я говорила с ним по телефону сегодня утром. Он крайне раздражен.
— Мне очень жаль, — дипломатично ответил Георгий.
Разрешения на свидание с Леже пришлось дожидаться до десяти утра. Комедия повторилась, только на этот раз в присутствии переводчика и мадам Бовье. Леже категорически отказался говорить по-русски. Георгий перешел на французский, но Леже нагло потребовал переводчика. Поиски переводчика затянулись до часу дня по местному времени. Наконец в одном из отелей Филипсберга отыскали студентку из Соединенных Штатов, которая подрабатывала на Сен-Мартене экскурсоводом в фирме «Антиллес ист-вест тревел». Студентка была родом из Эстонии, что подразумевало знание ею русского языка, но при знакомстве Георгий с сожалением отметил, что эстонка принадлежит к постперестроечному поколению, которое по-русски объясняется с трудом. Узнав, что ее приглашают к подозреваемому, бедняжка так разволновалась, что начала путаться в падежах и временных окончаниях, отчего волновалась еще сильнее.
— Не переживайте, вы тут для ширмы, — шепнул ей на ухо Гольцов. — Этот парень говорит по-русски лучше меня.
Эстонка неуверенно улыбнулась.
— Что такое «чирма»? — также шепотом переспросила она.
Леже нес полную околесицу о цели своего пребывания в России два года тому назад. Двухчасовой допрос довел Гольцова до белого каления, после чего подозреваемого увели на обед, состоящий из трех блюд и ананаса на десерт. Расстроенная студентка отправилась на велосипеде в свой отель.