ОН. Дьявол
Шрифт:
– Где твоя дочь?
Он хмурится, и его без того бледное лицо становится совсем бесцветным. Губы тоже по-прежнему сжаты в тонкую линию. Он не хочет отвечать на мои вопросы, ладно.
Бенджамин Аддерли желает поиграть? Неразумно.
Я устал. Чтобы забрать его девчонку, мне пришлось самому проделать длинный путь из Сиэтла в Лондон.
Я видел фотографии его дочери. К счастью, она совсем непохожа на своего отца. Никто из моей солидной клиентуры никогда бы не заинтересовался трахом с женской версией этого засранца. А так на неё уже
Покрепче сжав фото, ощущаю, как потрёпанная и когда-то глянцевая бумага гнётся под пальцами. Её края уже не остры, углы измяты. Однако, мне важно, чтобы эта фотография протянула ещё немного, прежде чем я распечатаю новую. Я уже использовал четыре таких, пытаясь держать себя в руках в течение двух десятилетий, с тех пор как в пятнадцатилетнем возрасте стал прибегать к этому нехитрому способу успокоиться.
В тридцать пять, казалось бы, я уже должен был бы справиться со всем этим эмоциональным дерьмом.
Но это не так.
При одном взгляде на это жалкое подобие мужика, указательный палец начинает подергиваться, словно на курок нажимает.
Мужчины всегда держат слово. Этот – нет. Потому, что с ним нет его девчонки. А сам Бенни впустую отнимает моё время.
Поникшая голова, бегающий взгляд, сутулость, сжатые губы, опущенные плечи – все эти внешние проявления его беспокойства ежеминутно подталкивают меня к потере самообладания.
Бенджамин Аддерли давно в деле и в курсе всех тонкостей криминального мира, так как увяз в нём по самые уши, а черти крепко держат его за яйца. Он много лет управляет бизнесом, аналогичным моему. Как и я, он умеет манипулировать людьми и неплохо разбирается в этом. Однако, я умею читать их мысли. Даже самые постыдные. Когда растёшь с таким отцом, как мой, – это необходимость. Невнимательность и недостаток навыков распознавать его эмоции и настроение, в буквальном смысле, могли привести к нашей с сестрой смерти.
Поэтому я уверен, что Бенни не врёт мне, когда произносит:
– Она сбежала.
С плохо скрываемым раздражением Оскар тихо сплюнул на землю. Он спустился с точки обстрела и встал, подперев спиной кирпичную стену, рядом с полицейской машиной, но остался абсолютно незаметным для посторонних глаз. Наверняка и его указательный палец сейчас зудит от нетерпения, но жёсткая дисциплина заставляет его ждать.
Офицер больше не таится. Теперь он живо смотрит по сторонам, обдумывая возможные варианты развития событий. Должно быть, догадывается, что всё идет не очень-то гладко.
– Она сбежала? – безэмоционально интересуюсь я, и выдерживаю паузу, позволяя Бенни подумать, как лучше объяснить мне это дерьмо.
Сейчас мне больше интересно сбежала сама, или это он велел ей спрятаться?
Бенни кивает. Он то и дело нервно вытирает пот со лба платком, и каждый раз засовывает его в карман брюк:
– Сбежала, – повторяет снова и снова тяжело сглатывает, – вчера ночью.
– Она знала, что я приеду за ней?
Очередной короткий кивок
– Разумеется. Я всё рассказал ей. Не буду же я швырять собственную дочь в багажник без объяснения.
Интуитивно чувствую, что он что-то недоговаривает.
Улыбаюсь ему и всё своё внимание переключаю на фотографию в кармане. Запас терпения почти иссяк. Старый снимок вот-вот разорвётся в чёртовых подвижных пальцах, если придурок ляпнет какую-нибудь очередную хрень в процессе разговора.
Не произношу ни слова. Просто знаю, что он облажается.
– Нужно было не говорить ей. Так было бы проще. Я не подумал.
Боится. Страх не в голосе, не в сбивчивой речи или дёрганных движениях. Всё написано во взгляде.
Странно, не правда ли?
Так бывает, когда вдруг смотришь в чьи-то глаза, и появляется возможность заглянуть в чужую душу и мысли, будто через окно в чужую жизнь, в чужие тайны, даже в чужую боль.
Глаза – это они не могут скрыть правду.
А в чём она заключается?
Меня боятся. Все. Даже если ничего от меня не скрывают – отводят взгляд от осознания собственного ничтожества.
Бенни Аддерли, а теперь и его девчонка, совершили непоправимую ошибку: у него всё пошло не так и грузовое судно с контрабандным оружием угодило в чужие руки – в результате около двадцати миллионов долларов, которые должны были лечь в мой карман, исчезли; у неё хватило наглости бросить мне вызов и сбежать; а у меня появилось чертовски веское основание для их показательного наказания с пристрастием.
При нынешнем раскладе, уже насрать на деньги.
Однако последнее, на что у меня есть время – гоняться за восемнадцатилетней девчонкой, которой предстоит стать ничем иным, как шлюхой, стелющейся подле ног власть имущих. В том, что придётся её поискать сомнений не было.
Взглядом предупреждаю Бенни отвечать честно и не пытаться казаться храбрее, чем есть:
– Где она может находиться? Подумай. Сейчас ты решаешь её судьбу. Не то чтобы я планировал это, но если лично буду вынужден обшаривать всю Европу, то потом попросту прикончу её нах*й.
Бенни вздрагивает, как будто я внезапно заорал, а не тихо озвучил возможные последствия; и гулко сглатывает, так, что его кадык под кожей ходит ходуном.
– Она с моим сыном, – обречённо шепчет он, едва шевеля помертвевшими губами, – в Брайтоне, в полутора часах езды от Лондона.
В сфере организованной преступности есть кодекс, но не существует моральных принципов.
Очень интересно, когда мужчины вот так просто идут на отказ от собственных детей. И речь сейчас именно о девочках. Сыновья намного важнее дочерей.
– С Томасом? – спрашиваю его, вдруг он успел настрогать ещё парочку отпрысков на стороне. – Я знаю, где живет твой сын. Побережье?
Лицо Бенни побледнело.
И тут я его отлично понимаю. У меня никогда не будет детей. Они – пешки, единицы шахматной силы, используемые в серьёзной игре интересов.