Она была актрисою

Авророва Александра

— Нет-нет, — всплеснул руками Сосновцев, — мы предпочитаем дружеские отношения и очень вам за них благодарны. Нам не требуются формальности, куда важнее суть! Бюрократия осталась в совковом прошлом.

— Да я не возражаю, — пожал плечами Кирилл. — Просто пытался вспомнить. Я шел вовсе не в подсобку, а в гримерку, чтобы забрать свои вещи. Увидел, что дверь в подсобку приоткрыта, и заглянул. А там — тело. Вот и все.

— Теперь все понятно, — кивнул следователь. — Шли в гримерку, а зашли в подсобку — очень естественно.

Было

трудно разобрать, звучит ли в его голосе ирония.

— Итак, больше нет желающих поведать нам о своем визите в это интересное помещение? Нет? Хорошо. Тогда о другом. Мне известно, что Евгений Борисович в день премьеры поссорился сразу с несколькими людьми. Например, с Наташей, а также с Тамарой Петровной.

— Со мной — накануне, — исправила последняя.

— Начал накануне, а добавил потом, ведь так?

— Ладно, пусть будет так.

Лицо Талызина неожиданно переменило выражение, стало суровым, даже жестким.

— Зная характер Евгения Борисовича, я не собираюсь из самого факта ссоры делать далеко идущие выводы, — заметил он. — Но среди присутствующих есть человек, который этот факт старается скрыть. Я даю этому человеку последний шанс признаться самому, в противном же случае станет очевидным, что ссора была нешуточной и могла привести к самым серьезным последствиям.

«Он что, подразумевает меня? — недоверчиво подумала Вика. — Или, скорее, Маринку?»

— Я… — без энтузиазма начала она вслух, но ее опередил Денис.

— Я действительно упустил в нашем c вами последнем разговоре один момент, считая его несущественным. Но теперь понимаю, это, наверное, важно. Только она, может, сама признается? Нет? Короче, в день премьеры Преображенский круто рассорился с женой, вот что! Разводом угрожал, вот что!

— У вас странное чувство юмора, мальчик, — холодно прокомментировала Галина Николаевна.

— А это не юмор. Вы думали, никто не слышал, а я слышал. Вы стояли у подсобки и ссорились. Уж я-то помню!

Галина Николаевна улыбнулась.

— А, вот вы о чем? Так вы что, восприняли наши шутки всерьез? Сочувствую. Вам, наверное, нелегко живется, мальчик. Понимаете, — она повернулась к следователю, — Женя любил разыгрывать людей, его это взбадривало. Особенно это требовалось ему в дни премьер. Представьте себе, несмотря на огромный опыт, он каждый раз волновался, словно дебютант! Таково уж свойство его таланта. И мы с ним традиционно в день премьер разыгрывали ссору. Оба знали, что это не всерьез, но делали вид, будто всерьез, понимаете?

— Ну, — пожал плечами Талызин, — не совсем. Так что, Евгений Борисович перед каждой премьерой заговаривал о разводе?

— Возможно, не перед каждой. Мне трудно сказать наверняка. Поскольку я знала, что все в шутку, то и не обращала особого внимания. Надеюсь, Денис, вы не станете утверждать, что я рыдала и рвала на себе волосы?

— Не рвали, — мрачно согласился Денис. — Говорили, что обсудите это вечером, после спектакля. А вечером он погиб. Вот

так-то! Голову ему размозжили блоком! Интересное кино, да?

— Интересно скорее ваше неуемное желание навязать следователю свою точку зрения, — отпарировала Галина Николаевна.

— А чего тут навязывать? Ежу понятно.

Дашенька тихо всхлипнула, и ее жених умолк.

— Так это вас имел в виду Евгений Борисович, когда произносил тост? — буднично уточнил Обалдевший поклонник, обращаясь к Преображенской. — Про разговор, который еще не закончен и будет вечером продолжен?

— Меня? — подняла брови Галина Николаевна. — О законной жене подобным тоном не говорят. Этот тон Женя приберегал для своих шлюх.

— Старая стерва! — выкрикнул Денис, вскочив так резко, что Галина Николаевна в страхе отшатнулась. Однако предпринять ничего он не успел. Тоненький дрожащий голосок Даши прозвучал для всех, словно гром судного колокола.

— Евгений Борисович имел в виду меня, Игорь Витальевич.

Она встала и опустила голову, похожая на школьницу, плохо выучившую урок.

— Если можно, расскажите поподробнее, — ласково попросил милиционер. — Не волнуйтесь, Дашенька, волноваться причины нет!

Она покорно кивнула, сжала руки и странным голосом, практически лишенным модуляций, поведала следующее.

— Евгений Борисович ухаживал за мной. Я терпела, потому что он гений, и потому, что он старый и нехорошо было его обижать. В субботу, в день премьеры, он назначил мне свидание в подсобке, и я пообещала прийти, потому что… — она запнулась, потом на мгновение просияла и продолжила: — Потому что он обещал сказать что-то очень важное. Но он не сказал ничего, а стал… стал приставать. Я в тот вечер выпила и была не в себе, потому что обычно не пью. Я хотела убежать, а он не пускал. Тогда я схватила блок и опрокинула на него. Я не очень понимала, что делаю. Все.

Она наконец подняла глаза на следователя, в них светилось неприкрытое ожидание, точно школьница ждала от учителя оценки. Вику как обухом по голове ударило. Боже мой, Дашенька! Кто бы мог подумать? Даже Марина с ее пристрастностью, и та не предполагала подобной разгадки! Все оказалось до смешного просто. Бедная девочка, непосредственная и наивная, попала в ловушку, по доброте душевной согласившись остаться наедине с этим старым развратником, прости его господи! Выпитое заставило Преображенского окончательно распоясаться, а Дашеньку — испугаться насилия. То, что она сделала — не убийство, а необходимая самооборона. Но разве наши дурацкие законы способны отличить одно от другого? В их жернова лишь попади, будешь перемолот в муку. Нет, не стоило Даше признаваться, очень глупо и неправильно получилось! Надо было рассказать правду только ей, Вике, и они вдвоем придумали бы, как избежать наказания. Обвели бы Обалдевшего поклонника вокруг пальца, не так уж он и умен! А теперь, конечно, поздно. Или нет? Чем черт не шутит, пока бог спит.