Она была актрисою
Шрифт:
— И все же, что было предметом ссоры? — уточнил Талызин.
— Этот шизик сказал, что разведется с женой и женится на Дашке. Но я-то знал, что Дашка за него не пойдет! А он все твердит свое, как попугай. Я разозлился и сказал, что такой старый вонючий козел ей не нужен. Вот и все. А что касается до убивать, так делать мне нечего, что ли? Зачем мне его убивать, если Дашка терпит его только из жалости, а любит-то меня?
— Действительно, — согласился Игорь Витальевич, — повода нет. Но, видимо, Дарья Алексеевна полагает иначе. А, Дарья Алексеевна?
— Да
— Ты не убивал его? — сквозь слезы спросила она.
— Да нет же! У меня в мыслях не было!
— Посмотри мне в глаза. Это правда, да?
— Ну, конечно.
Денис со снисходительной улыбкой посмотрел ей в глаза. Она тоже улыбнулась, потом засмеялась.
— С вами не соскучишься, — резюмировал следователь. — А если бы, Дарья Алексеевна, я воспринял ваши слова всерьез? Что тогда?
— Ну, — смущенно произнесла она, — я решила, у меня были бы смягчающие обстоятельства, поэтому я пострадала бы меньше, чем Денис. В том смысле, что меня бы немножко пожалели и дали срок меньше, чем ему, правда? Я ведь как бы не нарочно.
— Пожалуй. И все же хотелось бы знать, что заставило вас предположить, будто ваш жених виновен? — с настойчивостью уточнил Талызин.
Дашенька вздохнула, вопросительно обернулась к Денису.
— Валяй, — кивнул тот. — Я ничего плохого не делал, и ничего они мне не пришьют.
— Хорошо. Я случайно услышала в субботу кусок того разговора… то есть между Денисом и Евгением Борисовичем. Я не все поняла, но мне все это ужасно не понравилось. Только я постеснялась поговорить с Денисом об этом прямо и попыталась… ну, обиняком. И мне показалось, что он на меня обижается. Оборвал так нехорошо… Помнишь, Денис?
— Да нервничал я перед премьерой, вот и все.
— А я решила… Нет, сразу я ничего не решила, но осадок плохой остался. А сегодня… Меня так поразило, что… — прости меня, родной! — что ты выдал Галину Николаевну. Это так на тебя непохоже, ты ведь всегда такой хороший, и вдруг взял да выдал! И про Наташу тоже… ты так грубо сказал о ней, словно хотел, чтобы обсуждали кого угодно, но не тебя. Мне трудно объяснить, но я почувствовала, что с тобою что-то не так. И вдруг мне пришло в голову… и тогда все встало на свои места… а еще на банкете ты куда-то выходил, и… Я, наверное, просто психованная, вот и все. Ты для меня в центре всего, и, о чем бы я ни думала, возникаешь ты…
Она запиналась, не в силах выразить чувства словами. Вика вспомнила ее взгляд, в ужасе изучающий Дениса после каждого его резкого выпада, каждой раздраженной реплики. Неожиданно захотелось вставить подобную сцену в следующий спектакль, настолько наглядно перед внутренним взором предстал процесс зарождения в душе девушки страшных подозрений и их постепенного укрепления. Денис и впрямь раскрылся сегодня с новой, не лучшей стороны, однако из этого вовсе не следует, слава богу, что он — убийца.
— Кстати,
— Что я, помню, что ли? Покурить, наверное. Вот ответьте мне, Игорь Витальевич, разве я чего такого плохого сделал? Эта дамочка ненавидит Дашу лютой ненавистью и делает ей гадости, а я что, покрывать ее за это должен? А Наташка перехватила у нее из-под носа славу, влезла в сериал, хотя у Дашеньки таланту в сто раз больше. И что, я опять должен стерпеть? Раз Дашенька сама за себя не постоит, это должен сделать кто-то другой! То есть я. Ей предлагают Джульетту, а она из деликатности готова отказаться. Я мужчина, я должен ее защищать! Так или не так?
— Мне ничего не надо! — вскричала Даша. — Ни Джульетты, ни сериала!
Только будь таким, как всегда, а не как последние дни. Пожалуйста!
Денис крепко прижал ее к себе. Вика умиленно наблюдала за нежнейшей сценой примирения, но насладиться ею не дала Марина, тихо, однако очень внятно заявившая:
— Интересно, а Евгений Борисович в день премьеры поссорился с каждым из нас или кого-нибудь пропустил? Хотя вряд ли. Он, наверное, не зря собрал нас всех за своим столом.
— Что за чушь? — неприязненно осведомился Сосновцев.
Марина повернулась к Талызину.
— Давайте считать по пальцам. Я и Вика — это двое. Наташа и Галина Николаевна — будет четверо. Денис и Кирилл — шестеро, Тамара Петровна седьмая, вы восьмой. Остаются Дашенька и Александр Михайлович. Дашенька, Евгений Борисович перед премьерой тебя обижал?
— Ну, — слегка смешалась Дашенька, — если вы имеете в виду… В общем, он обычно был со мною очень деликатный, а в субботу…
— Деликатный! — возмущенно фыркнул Денис.
— Я имею в виду не на словах, а на… Короче, говорить он мог всякое, но трогать никогда не трогал. А в субботу пытался… и так грубо… я ужасно расстроилась, а он смеялся.
— Во сволочь!
— Значит, Дашенька девятая, — с удовлетворением констатировала Марина. — Остаетесь вы, Александр Михайлович. Чего уж там скрывать, признавайтесь!
Сосновцев пожал плечами.
— Полагаю, я попал за ваш стол случайно. Впрочем, я там почти и не сидел. У меня было полно забот!
— То есть с вами Евгений Борисович не ссорился? — осведомился Талызин.
— Разумеется, нет.
Наташа, поднявшись со стула, посмотрела на Сосновцева не без брезгливости и твердо заявила:
— Но я же слышала, Александр Михайлович! В антракте.
— Что — в антракте, Наташенька? — нежно пропел тот.
— Вы с дядей спорили.
— О чем же, деточка?
— Не знаю. Но вы очень горячились.
— Ах, да! — улыбнулся Сосновцев, сделав свой любимый жест рукой — жест, вызывающий ныне у Вики глубокое отвращение. — Я действительно горячился, восхищаясь гениальной игрой Евгения Борисовича. Только ссорой или спором это назвать нельзя.
— Вот как? — флегматично переспросил следователь. — А по какому поводу спорили вы, Кирилл?