Она и её Он
Шрифт:
Началось лучезарно освещенное фойе и тепло ароматизированного многодесятилетней лакированной мебелью помещения. Наступило прощание с верхней одеждой, оставившее нас в образе благородного отца и романтичной… дочери? Мелко-крапчатая рубашка на запонках, идеально подходящие к ремню ботинки, дрожащий и горящий взгляд. А что я? Чужая роль, чужие выдумки, да еще и не в должной мере продуманные. Предложение руки без сердца – опоры на локоть, похлопывание по ноге билетами, добрая и озорная улыбка, рассказ про юношескую влюбленность в русский балет. А что я? Я могу только слушать. Я люблю танцы, я не понимаю танцы. Я люблю наблюдать
Ида – прекрасна. Эта пора – конец старого мира и умирание величия. Оказалось, что это волшебный ключ, открывший мое сердце тогда, когда я ждала этого меньше всего.
Так что балет совершенно не важен, «не Велюров! Он – орудие». А важно кофе после балета. Когда мы вышли из зала, я превратилась в набор кадров – то застыну с кончиками пальцев, недонесенными до губ на пару миллиметров, то вздохну в неподходящем месте и слишком глубоко, вынимая нож собственных ассоциативных образов из легких. А Н спросил меня, помогая надеть пальто:
– Ирин, расскажешь? Я примерно догадываюсь, что тебе нужно рассказать.
Меня прорвало, как плотину:
– Я собираю себя по кускам, пытаясь по памяти восстановить картинку с крышки коробки. Н, ты прав совершенно, я очень сильно любила. И все закончилось. Я совершенно не хотела, чтобы все заканчивалось, он не хотел. Все могло быть как-то по-другому, потому что по-другому бывает у большинства людей. А теперь я проживаю один и тот же сон о немыслимом желании любви и готовности увидеть и почувствовать ее в том, кто подходит и не слишком против. И вот сейчас меня очень-очень больно ранила очередная моя попытка. Беда вся в том, что я потеряла бдительность и искренне влюбилась эдаким замещающим любовь чувством. Знаешь, когда не чувствуешь, что можешь вот прям сегодня переспать с этим человеком, и от этого все станет только лучше. Когда мысль о том, что, возможно, вы когда-то будете жить в одном доме и видеть друг друга утром со спутанными волосами, вызывает тревогу, а не горячую нежность. Но все хочет тревоги и интриги, встреч под луной. Блин, когда все в душе хочет того, что пишут в книгах и сценариях, а не того, что бывает в жизни. Когда он не обнимает тебя со спины, а заглядывает в глаза.
Жгучий и горячий ряд образов, сопровождавших последнюю мою фразу, сделал ее вместо сухой настолько чувственной и недоговоренной, спотыкающейся в тех местах, где шли ощущения. Она стала прозрачной, как льдинка, а должна была быть противоатомным щитом. Н все понял правильно.
– Иринка, ты погоди, не надо так прямолинейно с собой, все развивается постепенно, любые отношения должны пройти обязательные фазы, нельзя прыгнуть сразу в зрелую.
– Можно! И так нужно! Если руки не знают, как трогать человека, то и вообще не надо к нему прикасаться!
– Ты не вполне права. Если все начинается сразу, то где развитие?
– Оно есть и еще большее, оно лишено шелухи, оно не про сближение, а про близость. И не только друг про друга, но и про самого себя через другого.
– Так, это все сложно и надо обсуждать. Давай, ты сейчас сперва расскажешь мне про того парня, который тебя разочаровал. Тебе нужно все это вынуть словами через рот, нельзя держать
– Помню. Надо, чтобы кто-то это знал, кроме меня. А ты готов знать?
– Я вообще-то тебе об этом всю неделю пишу. Только пойдем пить кофе. Сегодня спать мы будем мало, так что бодрствовать нужно хорошо.
– Тут совсем рядом есть круглосуточная сеть. Там вкусно и чисто. Возможно, есть диваны. Тебя сетевые места, однотипные и безликие, не отвращают?
– Не так что б очень. «Старбакс» я даже люблю, особенно в Сан-Франциско.
– Ха! Там я бы его тоже любила.
– Там он почти «Макдоналдс». Но он там вписывается в формат города. Пойдем, ты будешь рассказывать, я – спрашивать.
Мы пришли в кафе, заказали. Я взяла бы кастрюльку горячего молока с чайной ложкой кофе, но такого не делают, так что попросила три самых больших чашки моккачино с доливом молока. И приносить мне их последовательно, по мере уничтожения. И американеры с орехами, тягучие и липкие внутри. Я собралась делать себе надрез на свежезаживающем месте, так что все должно быть проведено асептически. А значит, в моем случае, я должна есть вкусную и любимую еду. Н заказал двойной эспрессо и большущий горячий сэндвич на целом багете. Я забыла, что он с поезда. Когда нам принесли первую еду, Н извлек из рюкзака бутылку уже вскрытого белого вина и два маленьких бокала, напоминающих формой старые лампочки.
– Дорожные коньячные рюмки, – пояснил он.
В театре уже было белое вино, но там вокруг были люди, свет, отражающийся от призмочек на люстре, возбуждение высокого искусства и неудобный стоячий столик. А тут было уютное темное кожаное гнездо с угловым диваном, заставленный едой стол, полумрак и редкие вечерние посетители, решившие почему-то, что кафе в пятницу вечером лучше клуба или чебуречной.
Я выпила первую рюмку и почувствовала, что пути назад нет. Я не могу уже встать, сказать: «Спасибо, все было очень вкусно», – развернуться и выйти, имея этим в виду, что ничего не расскажу. Я уже немного обязана. Обязана запонкам, дороге, вину, времени жизни. Мне захотелось выть. Я чувствовала, что просто не могу говорить. Все так тривиально, топорно и прописно, что я не смогу рассказать – как оно для меня и что значило.
– Давай, я буду задавать иногда вопросы, хорошо? Тебе легче будет выстроить нарратив.
Кивок.
– Как его зовут?
– Я решила, что не буду больше называть имя. Я называю его Принц.
– Хорошо, называй Принц. А как его зовут?
– Н, его зовут Андрей. Я не могу это имя произносить больше, хорошо?
– Хорошо.
– У меня в школе был одноклассник Андрей, который был таким мерзким, антикрасивым, антиэстетичным… У меня это имя слиплось с одноклассником.
– Отлично, уже интересно – ты выбрала на роль возлюбленного того, чье имя вызывает отвращение.
– Ага, я об этом так много думала, что уже не могу думать. Это предначертанность и подсознание, ага. Знаю. От этого еще тошнее.
– Как вы познакомились?
Он сел удобнее, опершись локтями на стол и посмотрел на меня прокурорским взглядом. Вилять не получится, надо прямо.
– Нас познакомили общие друзья; как я узнала позднее, та барышня, что нас познакомила, была в него некогда влюблена, и у них был легкий поверхностный роман.
– Какой он, какие предпочитает отношения?