Она и её Он

Зайцева Марина

Когда в моменты предельной близости, в те, где необходим гипнотический ритм, его не было. И все скомкивалось, останавливалось, превращалось в медленное объятие. А потом, в очередной раз я так повернулась к нему и так направила его за руки, прикоснувшись чуть выше запястий, что этот ритм появился, пусть и не обычным путем, возникающим единственно

возможным способом. Когда я узнала его в ощущениях, а себя – так, как не знала никогда. Когда все это было, последовательность и очередность – разве это важно? Время умеет растягиваться и сжиматься. Чувства перетекают в ощущения, а душевные состояния в нервные импульсы. То, что трогают пальцы, видят глаза или слышат уши – превращается каким-то образом в то, что есть я.

Я проснулась среди ночи попить и открыть балконные окна, чтобы было не так жарко. Когда я вернулась в нашу импровизированную кровать и легла, он повернулся ко мне сквозь сон и обнял ногой и рукой. Я никак не могла, даже не знаю, что… Я знаю себя – то, что происходит со мной. Но неужели что-то, кроме мира в моей голове, еще есть? Люди могут чувствовать и переживать? Неужели я могу быть любима и нужна. Это не было сомнением. Это было открытием. Я любима, и я нужна. Тому, от кого все во мне превращается в здоровое и доброе.

Утром он проснулся первым. Когда проснулась я, рядом со мной из ванной доносился плеск воды, я пошла туда на звуки. Он увидел меня и улыбнулся. Мы очень давно не видели друг друга, мы чувствовали всю ночь, сквозь сон, но не видели глазами. Посмотреть – щекотно, нужно сощуриться, нужно пустить свет сквозь ресницы, чтобы стало более четко видно.

Есть огромная ложь, показываемая нам с экранов и страниц, что при встрече любящие целуются. Нет, они, мы, обнимают друг друга и очень тихо молчат, раскачиваемые гудением пульса.

Мы вкусно завтракали. Мы суетно собирались, поскольку протянули с выходом из дому. Мы весело бежали по улице. Мы светло и лучисто прощались – скользящий влажный поцелуй, выскальзывающая

рука, взмах, взгляд глаза в глаза через стекло.

И остались одни. Он – со своей работой, о которой я узнавала потом из писем. Я – со своим летом, которое показывала ему рисунками.

Тогда только началось очень много времени, которое нам необходимо было пережить до какого-то следующего момента. И что же потом? Потом будет еще несколько встреч, и начнется учеба, а значит – самая обычная повседневная жизнь. К ней нужно будет приноравливаться. Долгая помолвка, так это раньше называлось.

Два года редких свиданий и навсегда, окончательно и полностью занятого сердца.

Вот я и вынула душу. Интересно, что остается после вынимания души? Сейчас такое чувство, что из меня вышла очень большая заноза и спала боль, пришла слабость. Страшно хочется спать, ручки и ножки дряблые дрожат. Хорошо, что уже совсем поздно. Хорошо, что завтра я увижу Н, что все это мне не будет хотеться рассказать ему. Ух, как вязало зубы и сложно было переводить мыслеобразы в образы-описания… Теперь нужно вспомнить, зачем я вообще начала эту главу? Хотелось туда попасть, это единственное, что… а, нет, вспомнила! Кстати, а ведь прошло! Вот это ощущение, что нужно срочно себя чем-то или кем-то занять. Лекарство, не иначе.

Ладно, пора заснуть, завтра нужно будет встать и прожить как-то до вечера. Вот так всегда – накануне сложных дней я мало сплю и много думаю. Ага, сейчас я снова не сплю и продолжаю писать, да, я это отслеживаю. А что же завтра, до пива и гранжа – ой-й-й, завтра мини-зачет, как хорошо, что я готова! Уф-ф-ф. А потом два занятия и обработка данных. Надо придумать способ, как не умереть за компьютером – неподвижность и сосредоточение, все как в гробу. А еще не налажать с учениками. Ну тут легче, это мне как-то каждый раз удается, в каком бы я ни была состоянии – хоть обдолбавшись эмоциями, хоть в сессию.

Конец ознакомительного фрагмента.