Она и её Он
Шрифт:
Мне больно. Так ужасно больно. Так чудовищно больно. Так болит здоровая свежая рана, которой предстоит заживать. У меня кружится уже несколько часов голова, меня тошнит. Мне так жалко себя! Мне так жалко эту замечательную, добрую, чувствительную и умную девочку, ту маленькую девочку, которую нашел Н. Мне так ее жалко! Ей, мне – так одиноко в этом… Изменилось. В этом – интересном и хорошем мире, наполненном стольким хорошим. Мне нужна поддержка!
Все неправда! Я чувствую это каждым миллиметром своей души. Все это – сквозная ложь! И эта предлагаемая дружба, и эта легкость и простота! Не могут дружить и просто общаться люди, которые воткнули друг в друга нож по рукоять. Даже когда обоих выписали из больницы. Мы слишком ранили друг друга. Я ранила его проницательностью, знанием его секрета. Он ранил меня своей реальностью, не совпавшей с моим представлениям и ожиданиями.
Мы знаем друг о друге то, что никто не знает. Это делает нас очень близкими
А мне противно жить в таком гнутом мире! Я уйду в совсем другое место и время. Я откажусь от соревнования. Я должна вынести только урок. Я должна что-то еще узнать о себе. Что-то такое, чего не знаю, что даже не предполагаю вообще.
А потом я попрошу Н меня подлечить. Я прямо сейчас ничего больше не скажу и не подумаю. А вот потом – потом я попрошу Н сказать свое слово. И я постараюсь найти в своем новом и действительно дивном мире ту дверь, куда еще можно зайти. В мире, оказывается, так много людей. Хороших тоже много. И довольно многие из них хотят быть связанными друг с другом.
Вот только интересно, почему на этом отрезке времени у меня нету рядом женщин. Совсем нету близких женщин. Есть мои подруги, которые гораздо больше подруги между собой, у которых есть своя другая жизнь. И я в их мире – странная нетипичная личность. Мне рады, меня уважают. На этом все. А я очень благодарна, что меня приглашают сесть в лодку, плывущую далеко и неизвестно каким путем, но – отсюда.
Кто же у меня есть? У меня есть Н. У меня есть друг с Тральфамадора, с которым мы летим параллельным курсом, обсуждая в переписке важные темы бытия, и никогда – реальную жизнь. У меня есть коллега, с которой мы очень интересны друг другу и обе не вписываемся в жизнь друг друга за пределами кабинета. У меня есть сестры, которые знают меня всю мою жизнь, а значит, некоторые уголки моей сущности им знать нельзя. У меня есть старшие товарищи, которые разрешили мне быть в их обществе, ценят меня, но не знают, как ко мне относиться, поскольку я ну вот такая – сплошной анахронизм.
Кто ЗНАЕТ меня? Меня знает Н и Принц. Меня знает сестра. Но именно ей вот это все нельзя знать, а иначе она не сможет больше сохранять то отношение ко мне, которое есть. Она не должна узнать, что я так уязвима, что мне может быть больно. Это причинит боль ей. Я люблю ее больше, чем нуждаюсь в помощи.
Я отнесу себя на экспертизу к Н – ему будет интересно. Я напишу себя под маской на Тральфамадор и прочитаю ответную почту. У меня так мало хороших людей! Оказывается – так мало! Я не думала… Я буду бережнее, буду лучше беречь их. А вот сейчас буду беречь их от того, что со мной происходит.
Глава 21
Холодная вода. С кусочками ледяной взвеси, с пленочкой на поверхности, которую надо протыкать, погружаясь. Все это, все это. Я сейчас сведу концы с концами. Потряхивает, ржать охота, выпить надо. Зеркало ждет подробностей – пиликает болталка. Несколько завуалированных текстов уже лежат на наковальне общественного мнения. Я смотрю в щелочку для почты – не пройдет ли кто там, в большом мире, и не скажет ли – что думает о дураках и дорогах.
Итак. Что же есть. Есть я, есть мое сумасшествие при формально очень здоровом положении дел. Есть Н, который ровно в тот момент, когда я стояла перед дверью подъезда, методично счищая снеговую кашу о краешек бордюра с подошвы, написал и спросил, чего это я громко молчу несколько дней мысли и пишу всякое дьявольски иносказательное со словами наоборот. А еще случилась книга, которую я откладывала для прочтения весь год, а сейчас, чтобы отвлечься на несколько дней, начала читать. «Механическое пианино» Воннегута. «Механическое пианино», в котором кто-то, читавший ее до меня, написал карандашом на полях над текстом: «Я люблю тебя, Андрей». А еще случилось «она была подобна дикой хризантеме». И случилось коллективное снежковое побоище после работы, где мы валялись, прикрывая ранимые места и отстреливаясь до мокрых носков, а потом шли одной веселой и нервозной кучей к метро – стекать и сохнуть. И с чего бы я во всем этом участвовала, и с чего бы разделила радость и всеобщее возбуждение – со всего этого я была звана в бар на обязательное пятничное возлияние по случаю окончания месяца и начала следующего. И там были дикие танцы с (сама не знала, что оно так может произойти) флиртом на грани фола.
Видимо, так бывает, когда стараешься не смотреть на очень яркий источник света: шаришь глазами где угодно. Такое чувство,
А что есть? Да бред и безумие. Принц все время пытался меня потрогать – передать предметы, взять со спины за плечи, посадить на диван, взять за руку и отвести куда-то. При том он очевидно доволен положением дел. То, что было – со всей очевидностью было смотринами. Он представлял обществу себя в новом качестве – в качестве будущего ответственного семьянина. Вот только он сам, кажется, во все это не верит. На его лице растерянность, он явно не успевает за событиями и не полагал, что так вот все обернется. Он смотрит взглядом, который я никогда у него не видела – просящим поддержки и одобрения. Он совсем другой. Вот то, что я знала, что я обнаружила – оно вышло на поверхность. Он не заметил, как, он не знает, что теперь делать. Он циничен, юморит, он еще прекраснее и столько всего может и умеет. Он спрятал себя в тысячу новых проектов, которыми не занимается в полную силу, он не бывает дома, он пытается убежать.
Он принял решение, про последствия которого не знал. И сейчас ему нужна то ли помощь в реализации, то ли направление бегства.
Я не видела его таким. Я не думала, что это вообще возможно. Я испытывала весь «прием» позорное злорадство. Я внутренне ликовала и одновременно горевала, что все так, хотя могло бы быть совсем иначе. И поняла, что мне очень сильно, категорически не нравится то, что я чувствую, и не нравлюсь вот такая я.
Я пришла в гости одна. Меня научил Н, сорвав маскировку и спровоцировав обнаружить вслух, что ж я делаю. Я зашла с подарком – хорошей книжкой, которая, я точно знаю, придется ему по душе, с едой, которую, я уверена, он не поставит на общий стол. И с высоченной веткой белых лилий – с полменя ростом. Лилии пахли так, как должна пахнуть улетевшая мечта, дезедире, замок в облаках. И при каждом движении роняли пыльцу, желтую, сладкими комочками – я слизнула в первый раз с пальца из любопытства.
Я зашла, мне открыл Принц, разулыбался, сказал:
– О, замечательно, что ты пришла! Привет! Привет!
И хлопнул по плечу вместо начатого движения на стереотипные и универсальные для такой ситуации объятия. Я вручила лилию, вручила подарок, не раздевшись, не разувшись.
– Ну, раз такое дело, то вот тебе антиклассика и эксперимент в прозе – даже если не понравится, точно будет любопытно.
– Спасибо, любопытно, это мое, ты помнишь.
– Помню, ага.
Улыбка, легко на сердце, снимаю перчатки, разматываю шарф, стряхиваю подтаявший снег с шарфа, расстегиваюсь, стягиваю сапоги, аккуратно в общем бардаке ставлю их к стене, вешаю одежду.
– Можешь там помочь на кухне или проходи в комнату!
Полно народу, я никого практически не знаю. Здороваюсь со знакомыми, прохожу к ним, они заняты вырезанием из журнала картинок и склеиванием тематического коллажа. Присоединяюсь, мне находят ножницы, спрашивают, что я и где, сообщают, что давно меня не видно и не слышно.
– Я ж дитя, у меня не сессия, так коллоквиумы.
Отшучиваюсь. Диалог скачет, как кузнечик по травинкам. Все говорят, и я говорю. Все иронизируют, и иронизирую я, всем, возможно, не очень уютно, поскольку здесь реально – все! Те, кто не пересекается, кто знает и не знает друг друга. На поле брани появляются кисточки и краски, предлагается юбилейный отрез обоев под роспись – на память и с возможностью потом наклеить, при случае. Все вкладывают душу, оригинальничают, показывают себя. Я не знаю, что с этим делать. Я выхватываю несколько группиз, бывших, с которыми он теперь просто друзья. Я выхватываю глазами друзей, людей, оказавшихся здесь так же малообоснованно, как и я. Я почувствовала тогда то самое злое и жестокое ликование. Я почувствовала, как неправильно то, что происходит, как много слишком разных людей, как неудобно, как все стараются разбиться на куски, разбиваются, мигрируют, стараются быть в общем поле событий. А Принц на кухне и только иногда забегает, роняя несколько разрозненных квинтэссированных фраз в разные диалоги. И я увидела, как его тут ждут – как приму после премьеры. Он всем что-то должен. Он должен объединить, сделать хорошо и легко. Я нашла себе хорошее место в углу и хорошую подборку журналов для вырезания. Оказалось, что это тема вечеринки – коллажи на день рождения. Я взяла маленький лист бумаги и вырезала для него нежно розовый пион-розу, клетку с птичкой, белую. Несколько изображений часов и циферблатов, книгу в старом кожаном переплете с золотым тиснением. Вскрытую баночку с краской, много разных женских туфель и жемчужное ожерелье. И расположила все это по спирали – от птички к пион-розе. Что я хотела этим сказать? Не разобралась. Я думала о красивых и добрых, замедляющих изображениях. О чем-то, что только от меня, что покажет – я есть, я была, я буду помнить. Склеила коллаж и убрала его под угол ковра – выпрямляться и разглаживаться.