Она - моё табу
Шрифт:
— Ты меня чуть до инфаркта не довела, Царёва. — информирую с нажимом.
— Ждёшь, что я стану извиняться? — взвинчивается гарпия в мгновение ока.
— Ты в курсе, что наши гляделки уже половина роты запалила?
Она вдыхает, раздувая грудную клетку, и в таком положении замирает. Медленно, словно с опаской, рвано выпускает воздух.
— Я старалась не выдавать… — не закончив, опять глазами перебегает от моего лица к столу, по стене, вдоль плинтусов и только после этого снизу вверх возвращает его обратно. — Я дурею, Андрей, понимаешь? Каждую ночь приказываю себе не ехать в часть, но не могу удержаться. Хочется хотя бы просто увидеть тебя.
— Манюня. — выдыхаю уже без раздражения и злости. Прёт меня от того, что она старается быть
Кристина снова делает рывок назад. Перебрасываю наши руки ей за спину и удерживаю на расстоянии вдоха.
— Отпусти, псих. — бурчит недовольно, но вырваться на самом деле даже не пытается.
Усилив нажим, прибиваю крепче, ближе, жёстче. Царёва вжимается плоским животом мне в пах, а мягкой грудью в нижнюю часть грудной клетки. То ли обоюдно выдыхаем от силы столкновения, то ли тихо стонем от такой долгожданной близости, но больше мы не говорим. Даю волю её рукам, своими сгребая щёки. Задираю её голову, пока Фурия не упирается затылком. Между маковых губ скользит блестящий от влаги язычок. Судя по глазам, не дразнит, а просто старается смочить их. У самого не только губы, но и ротовая полость до самого желудка пересыхает. Смотрим друг на друга без преград. Наконец, я поглощаю её визуально, не боясь, что кто-то заметит моё помешательство. Кристина так тяжело дышит, что на каждом вдохе сталкиваемся грудными клетками. Она снова облизывает губы. Задерживаю дыхание и склоняюсь к румяному лицу. Веду языком по плоти вместо неё. Сначала по верхней губе пробегаю, следом по нижней. Прихватываю её губами, втягиваю в рот и посасываю. От неразличимого сладкого привкуса голова идёт кругом. Серое вещество окончательно тает. Ещё немного и из ушей потечёт. Девушка мягко, почти не притрагиваясь, проделывает путь пальцами от кистей по предплечьям, плечам, поцарапывает шею, глухо простанывая мне в рот набор неразборчивых звуков. Скребу зубами пухлую губу, продолжая водить по ней языком. Сминаю талию, перебрасываю руки на поясницу, но желание обладать ей полностью заводит меня ещё дальше. Роняю кисти ниже на упругую подтянутую задницу. Сминаю ягодицы вместе с сарафаном. Не ожидаю сопротивления только потому, что думать не способен. Но… Когда его не следует, всё же удивляюсь. Кристинка так крепко притискивается, словно старается внутрь меня пробраться. Но у меня другие правила. Внутри должен быть я. Хотя бы одной частью тела.
Раздвигаю языком её губы и проталкиваюсь внутрь. Фурия на входе ждёт, сразу касается в ответ. Но выталкивает из своей ротовой и забирается в мою. Я дурею. Вот так просто теряю всю человеческую суть. Похоть гонит по венам отравленный жидкий огонь. Он выжигает их. Заливает нутро. Заполняет член, вжимающийся в пресс девушки. Пока языки сплетаются, руки снова приходят в движение. Я грубее сминаю зад, приподнимая её по своему телу, и позволяю опуститься. Делаю так раза три, а после Фурия сама катается по разрывающемуся стволу, издавая какие-то странные звуки. Что-то среднее между стоном и попискиванием.
Если бы меня не рвало на части от возбуждения и не пьянила близость Царёвой, наверняка заржал бы. Но сейчас способен только дышать и прикладывать все усилия, дабы не думать о том, чтобы выше задрать платье и пробраться, уверен, в уже мокрые трусики.
Сейчас она возбуждённая и пиздец насколько смелая, но что-то мне подсказывает, что тому способствует ряд определяющих факторов.
Мы не наедине. Пусть дверь и закрыта на замок, трахаться здесь я бы в жизни не рискнул, как бы сильно не хотел её.
Второй фактор — на нас есть одежда. Много одежды. В прошлый раз она не разрешила даже снять с неё футболку. А когда всё же решилась, прятала
Третий фактор самый решающий — время. Каждая секунда выгорает, пока мы, как озверевшие, сосёмся. То она властвует в моей ротовой, то я завладеваю уступчивыми губами. Девушка всё так же ёрзает по мне, но мы оба знаем, что долгожданную разрядку её действия принесут только мне. А сейчас это вообще не варик.
Хер пойми, какие высшие силы превращают растёкшийся мозг обратно в желеобразную массу, выполняющую хотя бы одну из важнейших функций, но я торможу это эротическое безумие в тот самый момент, когда семенная жидкость уже покидает яйца.
Сдавливаю бока Царёвой и с силой отталкиваю от себя, при этом продолжая удерживать за талию. Она снова рвётся ко мне, а я не держу. После короткого зрительно контакта, в котором всё становится очевидно, разрешаю Кристине бросится мне на грудь, прижаться ухом туда, где громом гремит сердечная мышца, и обернуть торс руками. Её трясёт. Сильно. Меня же будто из тела выносит — таким слабым оно кажется, что душу в себе удержать не способно. Перекидываю ладони на обнажённые лопатки, теперь уже сам прибивая крепче.
— Не хочу отпускать. — выталкиваю вслух, пусть говорить этого и не собирался.
— Не хочу уходить. — в унисон шепчет Фурия.
Мы цепляемся друг за друга так, словно настанет конец света, если вдруг отпустим. Кладу подбородок на макушку, рваными глотками поглощая кислород. Крис дышит по сотне вдохов-выдохов в минуту.
— Надо, Манюня. — сиплю, скрепя сердце. — Я должен вернуться.
— Я тоже.
И снова не отпускаем. Никто из нас. Просто стоим, прижавшись друг к другу. Облокачиваюсь на стену, а Царёва почти лежит на мне. Я глажу спину, поддев резинку сарафана на спине. Она опять копошится в складках формы. Шумно вздыхает и отстраняется. Раскрасневшись, поднимает на меня туманный взгляд. Её губы размыкаются и смыкаются, но ни единого звука, кроме шумного дыхания, из них не вылетает. Наклоняюсь и мягко касаюсь их своими. Прижимаюсь своим лбом к её и хриплю:
— Ты моя, Фурия. А хочешь знать почему?
— Почему? — отзывается слабым шорохом, отводя взгляд.
Ответ ведь в глазах читает. Неминуемо это.
— Потому что…
Договорить мешает скрежет проворачивающего в замке ключа.
Глава 24
Я никогда не летала, но уже разбивалась
В взвинченном до предела состоянии измеряю шагами набережную. Чтобы хоть на что-то отвлечься и не зацикливаться на своих проблемах, переступаю через стыки плитки, как в детстве. Смыкаю в замке пальцы за спиной только ради того, чтобы они, наконец, перестали дрожать.
Это ненормально. Просто полнейшее безумие.
Почему я не могу успокоиться? Уже два дня не прихожу в себя. С того момента, как папа застукал нас с Андрюшей в своём кабинете, меня постоянно трясёт. Не уверена, что он повёлся на мою нелепую чушь, что мы с Пашкой так решили разыграть Дикого.
Господи, он так на нас смотрел, словно мысли сканировал. Невозможно было не заметить мои раскрасневшиеся щёки, припухшие губы, горящие глаза и наше обоюдно сорванное дыхание.
За выговор, который сделал папа, вообще не парюсь. Не в первый раз получаю от него люлей. Но невозможно боюсь за то, что он мог сделать Андрею. Тогда просто отослал его, а мне долго высказывал, что я уже не ребёнок и подобные шутки и розыгрыши просто неприемлемы в нашем возрасте. Дома, скорее по выработанной годами привычке, закрытые темы мы не поднимаем, но отец по другому стал на меня смотреть. Напряжённо, изучающе и словно с подозрением. Будто знает больше, чем говорит, или же наоборот, старается прочесть меня, разгадать мою тайну, увидеть в глазах правду. Возможно, я себе надумываю, потому что вечно на нервах. За последние двое суток Андрюша прислал всего два коротких сообщения. Одно извещало, что всё нормально, а второе информировало о времени и месте встречи.