Она под запретом
Шрифт:
— Привет. Нам нужно поговорить.
Ничего не ответив, он оставляет дверь открытой и уходит вглубь квартиры. По-крайней мере, одна хорошая новость есть: прогонять меня Арсений явно не собирается. Его походка остается ровной и твердой. Значит, у нас еще есть шанс все обсудить.
Я бесшумно прикрываю за собой дверь и заглядываю в зеркало. Поправляю растрепавшиеся волосы, одергиваю толстовку и вспоминаю все, о чем думала по дороге сюда. Говорить твердо и спокойно. Не впадать в самобичевание и вину. Ничего непоправимого не произошло.
Арсения я нахожу
— Говори, что хотела, — вдруг громко и отчетливо произносит он. Ничто в голосе Арсения не выдает намека на то, что он находится не в себе.
В попытке вселить в себя смелость я снова забыла, как он способен на меня действовать. Моя решимость слабеет, и чтобы ее не растерять я спешно произношу заготовленную фразу.
— Я пришла объясниться по поводу случившегося и сказать, что все совсем не так, как ты думаешь. Между мной и Данилом ничего нет. Поцелуй так и остался поцелуем, и он случился между нами впервые. Даня встречался с Луизой, и я бы никогда ее не предала, — облизав пересохшие от волнения губы, я осторожно добавляю: — Вчера они расстались, если ты еще не в курсе.
Арсений, все это время смотревший куда-то за меня, тянется к столу, перехватывает горлышко бутылки и подносит его к губам. Я смотрю, как жадно он пьет, и кожу продирает странный озноб. Зачем он так много пьет? Ничего непоправимого ведь не случилось. Я все могу объяснить.
— Я уже в курсе, — хрипло отвечает он, возвращая коньяк на стол. — Она звонила мне по дороге сюда.
То, что Луиза звонила Арсению и рассказала ему о случившемся, отзывается во мне эхом вины, но я себя встряхиваю. Речь сейчас идет не о сестре, а о нас с ним и наших отношениях.
— Они с Данилом решили все полюбовно, — я пытаюсь говорить бодро, но у меня не слишком хорошо получается. — Я сказала об этом для того, чтобы ты не думал обо мне плохо. Я не предавала Луизу, пока она была в отношениях с Даней.
В этот момент взгляд Арсения так пристально фокусируется на моем лице, что я вздрагиваю.
— Если ты не предавала, тогда почему он первым делом побежал к тебе? — его голос звучит обвинительно и с нажимом. — Откуда такая уверенность, что его примут с распростертыми объятиями?
Я моргаю. Почему? Я не знаю. В смысле, Данил говорил, что катализатором послужили мои слова, но разве в этом суть? Я не предавала сестру. В тот день я просто была на взводе, потому что всем было наплевать на поминки мамы, и говорила все, что считала нужным.
Арсений продолжает на меня смотреть, требуя ответа, и сама того не ожидая я начинаю лепетать:
— У нас с ним был разговор накануне. Но я ничего особенного не сказала. Только правду. Что если человека тянет к другому, то честнее будет расстаться.
— А под другим человеком ты конечно подразумевала себя?
Я сглатываю. Разговор свернул совсем не туда, куда я хотела. Если все вывернуть так, как делает это Арсений, выходит,
— Можешь не отвечать. Я знаю Данила больше десяти лет. Он бы не бросил сестру без дополнительного стимула, — сощурившись, Арсений понижает голос до странно-пугающей тональности: — Кто дал тебе право разбрасываться такими советами и влезать в чужие отношения, Аина?
Мне неуютно. Для чего он меня обвиняет? Чтобы выставить меня плохой и никчемной? Я никому не желала зла.
— Я всего лишь сказала правду.
— Правда очень избирательна в твоем случае, — Арсений снова тянется к столу и берет свой телефон: — Если ты не считаешь себя предательницей, то тебе не составит труда позвонить сейчас сестре и повторить ей то, что ты сказала парню, за которого она собиралась замуж. Что ему нужно ее бросить.
— Я не собираюсь никому звонить, — ведомая желанием себя защитить, я вскидываю подбородок и обнимаю себя руками. — Тогда я сказала все на эмоциях, потому что мне было плохо. Луиза никогда не любила Данила. Она сама сказала, что соблазнила его ради шутки. Через пару недель она найдет себе нового парня и обо всем забудет. Она спокойно отпустила Даню и даже пожелала нам счастья.
— Вот какую удобную картину ты нарисовала себе в оправдание, — Арсений криво усмехается, но уже в следующую секунду его лицо превращается в ледяную маску: — Моя сестра влюблена в Косицкого еще до того, как ты успела появиться в нашем доме. Пока ты стоя здесь придумываешь тысячу способов, как облегчить свою совесть, она ревет в Одинцово, оплакивая свою разбившуюся мечту.
Пол резко уходит у меня из-под ног, а потолок начинает кружиться. Мне не хватает воздуха. О чем он говорит? Луиза сама призналась, что все делала ради шутки… Все эти годы у нее была куча парней…
— Она сама мне сказала…
Слова Арсения как гвозди, выстрелами вонзающиеся мне в грудь. Я вздрагиваю от каждого.
— Для человека, требующего к себе постоянного внимания, ты не слишком озабочена наблюдением за другими. Луиза лучше рук лишится, чем признается в своей уязвимости. Она годами ждала, пока Данил натрахается и обратит на нее внимание.
— Но… — ноги обмякают во второй раз за утро, и я машинально начинаю пятиться к креслу. — Но… Данил сказал, она знала про то, что я… Про мою симпатию. И все равно позволяла ему меня отвозить.
— А что ей было делать? Прятать его и сходить с ума от ревности? Она тебя любит и доверяет. В этом смысле Луиза полная дура, — Арсений снова подносит к губам бутылку и отпивает. В его голосе отчетливо слышны безысходность и сожаление. — А я не мог запретить вам общаться.
Глава 57
— Я ведь понятия не имела… — сиплю я, уставившись перед собой. — Я бы никогда не сказала так, если бы знала… Просто в тот день я была разбита… Мне казалось, что весь мир настроен против меня. Годовщина смерти мамы — тяжелый для меня день, а всем было наплевать. Ты не приехал, а Луиза и Петр вели себя так, будто пришли на обычный ужин.