Она под запретом
Шрифт:
Арсений встряхивает головой, будто чему-то удивляется, опускает глаза в пол и снова смотрит на меня.
— Это послужило тому, что тебя прорвало? Потому что моя семья повела себя не так, как тебе хотелось? Горевали не так, как ты?
— Просто ты понятия не имеешь, каково это — лишится мамы, — цежу я, стиснув зубы.
— Когда отец выкинул мою мать из дома, Луизе было всего пятнадцать, — холодно произносит Арсений. — Несмотря на то, что матерью она была откровенно хреновой, после ее отъезда сестра каждую ночь ревела в подушку. Взять ее с собой никто не предложил. Отец дома почти не появлялся. Он проживал ее предательство, сутками
— Смерть и отъезд не одно и то же, — тихо замечаю я. — И у Луизы по-прежнему есть ты и Петр. А у меня никого.
— И это никак не укладывается у тебя в голове, да? Что у других есть, а у тебя нет. Поэтому ты считаешь, что теперь каждый из Авериных тебе чем-то обязан, если уж твоих кровных родственников не оказалось рядом? Жизнь не всегда несправедлива, Аина. Ты прожила в нашем доме всего три года. Чужие люди дали тебе образование, работу и всю заботу, на которую способны в данной ситуации. Ты проводишь в нашем доме каждые выходные и праздники. Что тебе еще нужно? Штамп об удочерении?
Я ежусь от каждого произнесенного им слова. Услышанное для меня не новость, но почему-то сейчас мне хочется закричать на Арсения и попросить его замолчать. В груди пылает черное пламя. Это несправедливо. Неужели он не понимает, насколько жестко — бросать мне в лицо эти слова?
— Я знаю, что никогда не стану полноценным членом вашей семьи. Я всегда об этом знала, — мой голос дрожит, но к счастью, гневу не удается в него просочиться. — Я всего лишь хочу, чтобы меня любили. Чтобы помнили мою маму.
— Тебя любят так, как только способны любить посторонние для тебя люди. Мир не будет вращаться против своей оси по одному твоему желанию. Отец уже полгода встречается в другой женщиной, но ни разу не привел ее в наш дом. Знаешь почему? Потому что чтит память твоей матери и потому что не хочет травмировать тебя.
От очередной информационной пощечины мне хочется сжаться в комок. Заткнуть уши и отмотать время назад. Так не должно было быть. Не должно. У Петра есть отношения? Я допускала мысль, что у отчима может появится другая женщина, но… Как он может…Так быстро? Они ведь с мамой были женаты и безумно любили друг друга.
Я кусаю губу и непроизвольно мотаю головой в попытке избавиться от услышанного. Из глаз катятся первые слезы.
— Видишь, — тихо произносит Арсений. Его тон перестает быть обвинительным — сейчас он звучит устало. — Требуешь любви, но сама ее отдавать не готова. Луиза любила нашу мать, но это не помешало принять тебя и Людмилу как родных спустя каких-то два года. Потому что она хотела, чтобы отец был счастлив. А ты? Что ты видишь, кроме своей боли?
Я отворачиваюсь, чтобы дать себе возможность собраться и вытереть слезы. Как бы больно мне не было, в глубине души я знаю, что он прав. Петр имеет право на личную жизнь. Все это я смогу пережить после. Для чего мы говорим обо всем этом сейчас? Мне нужно помнить, что я приехала не для этого. Я должна объяснить Арсению, что поцелуй с Данилом был ошибкой, и мне нужен только он.
Арсений снова пьет. Его кадык дергается, а коньяк коричневой струйкой льется на белоснежную ткань рубашки. Недавняя уверенность в том, что разговор закончится в мою пользу, с каждой секундой гаснет. Поцелуй с Данилом вдруг перестает представляться безобидным, внутренности стягивает фантомное отчаяние. Бравировать уверенностью тоже больше не хочется — хочется
— Я приехала не для того, чтобы это обсуждать, — я мысленно хвалю себя за то, что голос звучит почти ровно и твердо. — Я хотела поговорить о нас. Поцелуй с Данилом ничего не значил. Ты прав, я была в него влюблена долгие годы. Но теперь это в прошлом. Сегодня я это поняла.
Взгляд Арсения, рассеяно мерявший меня с ног до головы, застывает на моем лице.
— И что мне делать с этой информацией?
— Я… не знаю, — запнувшись, я обнимаю себя руками в попытке защититься от равнодушия этого вопроса. — Но ты ведь предлагал поехать с тобой в Екатеринбург. Мне показалось, что для тебя все было не просто так.
Арсений криво усмехается и, опустив голову, трет лицо.
— Да, ты угадала, Аина. Для меня все было не просто так.
— Тогда ты должен меня простить, — быстро тараторю я, ободренная его согласием. — Потому что для меня тоже все не просто так, и теперь у нас все может получиться.
— Нет, не может, — вдруг выстреливает в меня. — Потому что ты бездонная дыра. Стоит тебе почувствовать на себе внимание, как ты начинаешь сосать его с удвоенной жадностью, одержимая мыслью заполнить свое одиночество. Тебе нужны лишь доноры, и ты понятия не имеешь, как отдавать чувства взамен.
Арсений несколько секунд смотрит перед собой, а потом поворачивает голову и заглядывает мне в глаза.
— Ты так долго держалась за свою мечту о Даниле, потому что упрямо ищешь идеальную сказку. А я на сказку не тяну — будем честными. Не стану засыпать тебя СМС и обходительным как Косицкий никогда не стану. Я двадцать девять лет прожил таким, какой есть, и мне было нормально. Если уж даже сейчас тебя так бесит моя холодность, то для чего пытаться дальше? Чтобы ты постоянно сравнивала меня с другими, кто по твоему мнению, умеет по-настоящему любить и заботиться? Ни один живой человек не любит сравнения, и я не исключение. Каждый раз, когда что-то пойдет не по твоему идеальному сценарию, ты будешь вспоминать мне обиды из детства и свою мать. Это твой главный козырь, с которым ты не видишь нужды расставаться. А я изменить уже ничего не могу.
— Я… меня все устраивает, — лепечу я, преследуемая отчаянным желанием залатать простирающуюся между нами пропасть. — Мы можем полететь вместе в Екатеринбург и провести вместе выходные. Ты увидишь, что все получится.
— Просто как у тебя все, Аина. Ты так долго металась между мной и Данилом, а потом когда вдруг прозрела, решила, что все сработает по щелчку твоих пальцев? — Арсений снова делает глоток и с силой морщится. — Я попробовал жить сердцем. Видимо, не мое.
— Ничего ведь страшного не случилось… — как заклинание я повторяю затверженную фразу. — Ничего непоправимого.
— Мы говорили про дом, — продолжает он, будто меня не слыша. — Каким ты видишь свой идеальный дом через пару лет? Я вижу жену и детей. Дети — это всегда необходимость дарить заботу. А ты еще сама ребенок. Ребенок, который хочет только потреблять заботу, полностью уверенный в том, что весь мир ему задолжал за потерю матери, — он беззвучно усмехается. — Мой промах. Когда ты вернулась, я этого не замечал.
Я не могу найти столько аргументов, чтобы противостоять всему, что он говорит. Я даже смысла половины его фраз не понимаю. В чем Арсений меня обвиняет? Он так сильно разозлился, потому что увидел меня и Данила вместе? Поэтому говорит мне все эти вещи?