Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Шрифт:
Дитя Бури
Глава I
Аллан Квотермейл слышит о Мамине
Мы, люди белой расы, думаем, что знаем все. Например, мы думаем, что понимаем природу человека. Но в действительности понимаем ее лишь так, как она представляется нам, а именно: со всеми прикрасами, неясно обрисовывающимися сквозь завесу наших условностей, и упускаем из вида те ее проявления, которые мы забыли или о которых неприятно вспоминать. Но я, Аллан Квотермейн, размышляя об этих вещах, как человек невежественный и необразованный,
Дело в том, что в жизни мне приходилось сталкиваться преимущественно с серым материалом, с девственной рудой, а не с отдельными полированными предметами, выделываемыми из нее (если только можно считать их отделанными, в чем я сильно сомневаюсь). Я думаю, что придет время, когда более цивилизованные поколения будут смотреть на нас, как на грубых, полуразвитых существ, единственная заслуга которых в том, что мы передали потомству огонь жизни.
В жизни все относительно, и на одном конце лестницы стоит человек-обезьяна, а на другом — сверхчеловек, то есть то последнее явление человечества, которое я хочу и не могу предугадать.
Но на всех ступенях развития человек остается все же человеком. Я хочу сказать, что те же страсти обуревают им, и стремится он к тем же честолюбивым целям, и познает те же радости, и удручен теми же горестями, — все равно, живет в негритянской хижине или в европейском раззолоченном дворце, ходит на двух ногах или летает по воздуху. Для меня одно несомненно: человек, пока жив, поступает, в основном, так, как поступали его предки в течение бесчисленных веков с некоторыми, конечно, изменениями, вызываемыми климатом, местными условиями и обычаями.
Вот почему я всегда считал дикарей такими интересными. В них обнажены и ярче выражены те вечные принципы, которые управляют нашей человеческой природой.
Именно поэтому я счел нужным записать на досуге различные случаи из моей жизни, в которых, по моему мнению, выявляется эта наша общая природа. Очень может быть, что никто никогда не прочтет моих записок, но все-таки, кто знает? Быть может, когда-нибудь они попадут в чьи-либо руки и окажутся ценным материалом для изучения человеческой природы. Во всяком случае, я рассказываю правдивые истории об интересных племенах. Если последние выйдут живыми из дикой борьбы народов, то им, наверное, суждены большие перемены. Поэтому я хочу изобразить их такими, каковы они сейчас, пока их еще не постигли изменения.
Первая из моих историй — хотя и не в строго хронологическом порядке — гласит об одной женщине, о самой, по моему мнению, красивой женщине, которая когда-либо встречалась у племени зулусов. Вместе с тем, это была и самая умная, и самая честолюбивая, и самая порочная женщина. Ее имя — Мамина. Но ее звали также Дитя бури, потому что она родилась в ночь, когда свирепствовала страшная буря.
Мамина мне очень напоминает прекрасную Елену, описанную греческим Гомером. Во всяком случае, общее между ними то, что обе они были красивые, хотя одна из них имела черную, вернее, бронзовую кожу, а другая белую; кроме того, обе они, вероломные, были причиной гибели сотни мужчин. На этом, пожалуй, кончается сходство, так как в Мамине было гораздо больше темперамента, чем в Елене, которая, если только Гомер верно изображает ее, была в конце концов недалекой, пустой женщиной. Елена — воплощение красоты, которую эти старые плуты, греческие боги, использовали как ловушку для поимки многих достойных мужей. Такова была Елена, как понимаю ее я, не получивший классического образования.
С Маминой я встретился впервые в 1854 году, и мое знакомство с ней продолжалось до 1856, когда оборвалось после кровопролитной битвы при Тугеле, в которой погибли сыновья Панды Умбелази и Сетевайо, на свое несчастье тоже встретившиеся с Маминой.
Тогда я был еще молодым человеком, хотя уже успел схоронить свою вторую жену после краткой, но счастливой брачной жизни. Оставив своего сынишку в Дюрбане на попечении верных и добрых людей, я отправился в землю зулусов, где бывал еще юношей. На этот раз я поехал туда, чтобы удовлетворить свою страсть охотника и попутно заняться торговлей.
В сущности, я не имел призвания к коммерческим делам, что видно из того, как мало я достиг в этом направлении. Но охота всегда была моей страстью. Не потому, что я люблю убивать живые существа. Нет, могу вас уверить, что во мне говорило главным образом спортивное чувство. Мне нравилась бродячая жизнь в диких местах, где часто моими спутниками были только небесные светила, нравились постоянные приключения, нравилось знакомиться с новыми племенами, с которыми мне приходилось сталкиваться. Короче говоря, меня привлекала и теперь еще привлекает вечная перемена, опасность положения и надежда открыть что-нибудь новое.
Дело было в мае 1854 года, когда я отправился охотиться в дикую местность между реками Белым и Черным Умволози. Охоту мне разрешил сам Панда, которого буры сделали правителем страны зулусов после поражения и смерти его брата Дингана. Район считался весьма неблагополучным по лихорадке, а потому я отправился туда в зимние месяцы. Местность так густо покрывал кустарник, что при полнейшем отсутствии дорог я нашел благоразумным не брать с собою своих фургонов и отправился пешком. Моими спутниками стали туземец-метис по имени Сикаула, которого обыкновенно звали Скаулем, зулусский предводитель Садуко и негр по имени Умбези, в краале [14] которого, в горах, я оставил свой фургон и нескольких своих людей со слоновой костью и другими местными товарами.
14
Крааль — двор у хижины у готтентотов и кафров.
Этот Умбези был полный, здоровый мужчина лет шестидесяти, очень жизнерадостный и, что редко бывает среди негров, любил охоту как спорт, а не как промысел. Зная эту его склонность и его искусство находить дичь, я обещал подарить ему ружье, если он согласится сопровождать меня и приведет с собой еще нескольких охотников. У меня было одно плохое, старое ружье, имевшее неприятную привычку стрелять при полувзведенном курке. Но даже после того, как я объяснил ему все недостатки ружья, он подпрыгнул от радости при этом предложении.
— О Макумазан (это имя дали мне туземцы, и означало оно Ночной Страж), гораздо лучше иметь ружье, которое стреляет, когда этого не ожидаешь, чем вовсе не иметь ружья, и у тебя благородное сердце, что ты мне его обещаешь. Ведь с оружием белых людей на меня будут смотреть с почтением, и все живущие между обеими реками будут меня бояться.
Говоря, он взял в руки ружье. Но ведь оно заряжено! Я инстинктивно отошел в сторону. Ружье выстрелило и отбросило Умбези назад — оно сильно отдавало; пуля же оторвала край уха у одной из его жен. Женщина с воплем убежала в хижину.