Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Шрифт:
— Друг Умбези, — продолжал я, — я пришел попрощаться с тобой, так как собираюсь отправиться в Дюрбан.
При этих словах Мазапо протянул мне свою огромную руку и, не вставая, сказал:
— Сиякубана.
— Сиякубана, черный человек, — ответил я, едва дотронувшись до его пальцев. Мамина, носившая пиво и очутившаяся как раз напротив меня, сделала гримасу и незаметно засмеялась.
Я повернулся, чтобы уйти, но Мазапо проговорил своим грубым, хриплым голосом:
— О Макумазан, прежде чем ты покинешь нас, хотелось бы поговорить с тобой об одном деле. Не угодно ли тебе отойти
— Конечно, о Мазапо. — И я отошел на несколько метров в сторону, чтобы нас не слышали. Он последовал за мной.
— Макумазан, — сказал он, — мне нужны ружья, а ты можешь достать их, ведь ты торговец, как мне сказали.
— Да, Мазапо, думаю, что могу достать их за определенную цену, хотя очень рискованное дело — ввозить ружья в страну зулусов. Могу ли я спросить, для чего нужны тебе ружья? Охотиться на слонов?
— Да, стрелять слонов, — ответил он, вращая своими глазищами. — Макумазан, мне сказали, что ты осторожен, что ты не кричишь с крыши хижины о том, что слышишь в ней. Так слушай. В нашей стране смуты. Не все из нас любят династию Сензангаконов, к которой принадлежит нынешний король Панда. Например, ты, быть может, знаешь, что мое племя амангамов пострадало от копья Чаки. Так вот, мы надеемся, что настанет время, когда мы перестанем щипать кусты, как козы, а будем снова питаться верхушками деревьев, как жирафы, потому что Панда — слабый властитель, а его сыновья ненавидят друг друга, и одному из них могут понадобиться наши друзья. Ты понимаешь?
— Я понимаю! — сухо ответил я. — А теперь поговорим о цене и о месте передачи.
Поторговавшись некоторое время, мы договорились относительно того, сколько я должен получить скота за такое-то количество ружей, если я их смогу доставить в крааль Умбези. Затем я вернулся в круг, где сидел Умбези со своими старшинами и гостями, с намерением попрощаться с ними. Но в это время подали мясо, а я был голоден и остался разделить трапезу. Насытившись и выпив глоток ч в а л ы (пива), я встал, чтобы уйти, но в эту минуту в ворота вошел… Садуко.
— Пфф! — сказала стоявшая рядом со мной Мамина так тихо, что никто не мог слышать, кроме меня. — Когда два самца-оленя встречаются, что тогда происходит, Макумазан?
— Иногда они дерутся, а иногда один из них убегает. Это, в основном, зависит от самки, — ответил я так же тихо, глядя на нее.
Она пожала плечами, кивнула головой Садуко, когда он проходил мимо, затем прислонилась к изгороди и спокойно стала выжидать.
— Привет тебе, Умбези, — сказал Садуко со своим обычным гордым видом. — Я вижу, вы здесь пируете. Желанный ли я гость?
— Конечно, ты всегда желанный гость в моем доме, Садуко, — ответил Умбези смущенно, — хотя сегодня я случайно угощаю знатного гостя, — и он указал рукой на сидевших.
— Я вижу, — сказал Садуко, оглядывая гостей. — Но кто из них твой знатный гость? Я спрашиваю, чтобы приветствовать его.
— Ты знаешь это сам, подлый человек! — сердито воскликнул Мазапо.
— Я знаю, что если бы ты был за изгородью, Мазапо, то я копьем забил бы тебе это слово в глотку, — ответил Садуко с бешенством. — Я догадываюсь, какое у тебя дело здесь, Мазапо,
— Скажи мне, Умбези, этот жалкий предводитель амансомов уже признанный жених твоей дочери?
— Нет, нет, Садуко, — сказал Умбези. — У нее нет еще признанного жениха. Не хочешь ли присесть и поесть с нами? Расскажи, где ты был и почему ты вернулся так внезапно?
— Я вернулся сюда, Умбези, чтобы переговорить с Маку мазаном. А где я был, о том я временно умолчу.
— Если бы я был хозяином этого крааля, — воскликнул Мазапо, — то выгнал бы эту гиену с паршивой шкурой, которая является сюда пожирать твое мясо, а может быть, — прибавил он многозначительно, — чтобы выкрасть твою дочь.
— Не говорила ли я тебе, Макумазан, что когда два самца-оленя встречаются, то начинают драться? — прошептала мне Мамина на ухо.
— Да, Мамина, но ты мне не сказала, что сделает лань?
— Лань, Макумазан, приляжет и будет смотреть, что произойдет дальше, — сказала она и снова тихо засмеялась.
— Почему же ты сам не выгонишь гиену, Мазапо? — спросил Садуко. — Идем, я обещаю тебе хорошую забаву. За изгородью этого крааля ждут еще другие гиены, которые зовут меня предводителем, — сотни гиен. Они собрались для известной цели с разрешения короля Панды, которого ты ненавидишь. Оставь мясо и пиво и начни охоту на гиен, Мазапо.
Мазапо сидел молча, так как увидел, что тигра принял за павиана.
— Ты молчишь, предводитель амансомов? — продолжал Садуко, вне себя от ярости и ревности. — Ты не хочешь оставить мясо и пиво, чтобы охотиться на гиен, у которых предводитель «подлый человек»? Хорошо! В таком случае, «подлый человек» сам заговорит, — и, шагнув X Мазапо с копьем в правой руке, Садуко левой рукой схватил короткую бороду своего соперника.
— Слушай, предводитель, — сказал он. — Мы с тобой соперники. Ты хочешь завладеть женщиной, которую и я хочу. И так как ты богат, то тебе, возможно, удастся купить ее. Но я говорю тебе: если это случится, то я уничтожу тебя и весь твой род, подлая ты собака!
При этих словах он плюнул ему в лицо и с силой отшвырнул назад, прежде чем кто-либо мог остановить его, — Умбези и даже старшин Мазапо словно парализовало от неожиданности, — и вышел из ворот крааля, бросив мне на ходу:
— Инкузи, я должен с тобой поговорить, когда ты будешь свободен.
— Ты заплатишь мне за это! — закричал ему вслед Умбези, почти позеленев от бешенства, так как Мазапо все еще лежал молча на спине. — Ты ответишь мне за то, что осмелился оскорбить гостя в моем доме!
— Кто-нибудь должен ответить, — крикнул Садуко из-за ворот, — но только неродившаяся луна увидит, кто ответит.
— Мамина, — сказал я, следуя за ним, — ты бросила огонь в сухую траву, и люди сгорят в нем.
— Я этого и хотела, — спокойно ответила Мамина. — Разве я тебе не говорила, что у меня внутри пламя, которое иногда вырывается наружу? Но, Макумазан, это ты бросил огонь в траву, а не я. Вспомни это, когда половина страны зулусов превратится в пепел. Прощай, Макумазан, до нашей следующей встречи, и, — прибавила она мягко, — кто бы ни сгорел, пусть тебя охраняют добрые духи.