Она
Шрифт:
Она встала, затекшие ноги были словно ватные. Алиса шла, как на мягких подушках, волоча ноги, пронизанные колкими мурашками. Она с трудом пересекла площадь и рухнула в плетеное кресло в кафе, заказала чашку крепкого кофе. Хотела вернуться к дискуссии, удобное положение располагало, но ничего не вышло, и она принялась размышлять о том, почему она так зациклилась на этом Франсуа, постоянно ему пишет, приглашает его куда-то, может, ему это приятно, а может, совсем наоборот — обременительно. Алиса размешивала сахар в кофе и думала, что у нее никого нет, кроме маленького несчастного Жюльена, который давно не маленький, а всего лишь несчастный, впрочем, и он уже живет отдельно. Никого у меня нет, вот я и цепляюсь за старые связи. Она отхлебнула кофе и обожглась, принялась хватать воздух ртом, чтобы охладить язык, и тут вспомнила, что сказал
После ухода Жюльена они часто виделись с Франсуа, встречались в одном и том же кафе, в том самом, которое он терпеть не мог. Что об этом думает ее муж и думает ли он об этом вообще — ее не интересовало. Как не интересовало и то, что об этом думает сам Франсуа. Но ей было с ним хорошо. Было между ними что-то особенное, что их сближало. Они были заговорщики, члены ордена тоски и печали. Не добрые приятели. Не влюбленные. Их союз был серьезнее и прочнее. Их объединяло одиночество, осознание собственной ненужности. Не нужный никому знаток Гюисманса и не нужная своему сыну мать встречались в кафе Les Deux Magots и ничего не хотели друг от друга.
Только однажды между Алисой и Франсуа вдруг выросла стена из камней, которые обычно швыряют друг в друга мужчины и женщины, — ревности и упреков. Как-то раз Алиса опаздывала, кафе уже закрывалось и почти опустело. Она приехала в Париж на празднование двадцатилетия пирамиды Юймин Бэя [38] . Короткий ливень, потом солнце, потом снова ливень — такая погода, когда вдоль тротуаров журчит вода, — весной в Париже обычное дело. Алиса перепрыгивала через быстрые ручьи и чувствовала себя счастливой. Она обошла книжные магазины, забежала в редакцию, под вечер на площади перед Лувром полюбовалась световой проекцией на стеклянных стенах пирамиды. Захватывающее зрелище! Она прибежала в кафе с каталогом Дженни Хольцер [39] в руках, восторженная, полная впечатлений. Франсуа безмятежно сидел за столиком с бокалом вина.
38
Юймин Бэй (Ио Мин Пей) — американский архитектор китайского происхождения, автор проекта стеклянной пирамиды у входа в Лувр.
39
Дженни Хольцер — американская художница-неоконцептуалистка.
— Там было столько людей, а тебя я не видела, — щебетала она, усаживалась, выкладывая каталог на стол.
— Меня там и не было, — ответил он бесцветным голосом.
— Смотри, — она пододвинула ему каталог. — Это каталог выставки Дженни Хольцер этого года в музее Уитни. Это ее световую проекцию ты пропустил, так жалко! Вот, взгляни. Какие потрясающие цветные спирали из слов! Слова-картины, слова-скульптуры. А вот еще.
Она перевернула страницу:
— Тут собраны ее афоризмы.
И она начала переводить с английского. Франсуа скривился.
— «Иногда лучше умереть, чем продолжать», — перевела Алиса первую фразу. И следом — вторую:
— «Мужчина больше не станет тебя защищать».
Алиса задумалась, потянула пальцами свою нижнюю губу, словно бы соглашаясь, и хотела переводить дальше, но Франсуа ее перебил:
— Я думал, что тебя интересует литература, а не трюизмы, — и он ткнул окурок в стеклянную пепельницу.
— Но это важные вещи! — воскликнула она.
— Женская народная мудрость, — буркнул Франсуа и зажег
— Почему же все-таки тебя там не было? — поинтересовалась Алиса.
Он ответил не сразу. После короткой паузы он низким голосом, ниже, чем обычно, ответил ей вопросом:
— Помнишь Аврелию?
Алиса ничего не ответила.
— Она потом пошла еще куда-то учиться. Ну, помнишь? Я ее сегодня встретил. Случайно. Как раз на том праздновании. Где-то около полудня.
Алиса по-прежнему молчала.
— Ну, вспомнила?
Конечно же она помнила Аврелию.
— Она теперь работает где-то в акционерном обществе виноделов. Я пригласил ее на обед, что, признаться, было немного опрометчиво. Она была какая-то язвительная. Все время рассказывала мне о своих случайных романах.
Зачем он мне все это рассказывает? Пьян?
Франсуа поднял глаза к потолку и театрально вздохнул:
— И как это меня угораздило с этой Аврелией?
И продолжал в своей обычной манере.
— После обеда она пригласила меня к себе. У меня не было ни малейшего желания смотреть на нее раздетую, но так уж вышло. Поэтому на празднование я не попал. Чтобы как-то поднять себе настроение, я спросил у нее две бутылки хорошего вина. Они у меня с собой. Хочешь, возьми одну.
Предлагает мне бутылку вина, которую выпросил за то, что любовался на голую постаревшую Аврелию? От его нарочитого бесстыдства Алиса задохнулась, словно он облил ее грязной, тухлой водой из-под гнилых цветов. Она вспыхнула от стыда за Аврелию, но Франсуа притворился, что ничего не понимает и представления не имеет, почему Алиса вдруг покраснела. Хрустальные люстры гасли одна за другой, официанты убирали со столов, Алиса и Франсуа, спрятавшись по самую макушку каждый в свое одиночество, сидели друг против друга и молчали. У Франсуа на руке громко тикали часы.
Уже почти пять, а я все вспоминаю! Алиса вернулась мыслями в кафе на площади Сен-Жорж, заплатила и направилась прямо в музей. Подходя к музею, она заметила, что возле бронзовой таблички с надписью Musee de la Vie romantique [40] , увитой диким виноградом, стоит, переминаясь с ноги на ногу, молодая девушка. Вид у девушки был растерянный. Где-то Алиса ее уже видела. Ну конечно, она же была на моей лекции.
Теплый ветерок стряхивал с акаций целые гроздья цветов, они падали в расщелины брусчатки, и узкая улочка, ведущая от рю Шапталь к музею, была вся усыпана мелкими белыми цветами, как в день праздника Тела Господня. Алиса раздвигала цветы носками туфель, представляла, что она подружка невесты и шагает к алтарю, но вместо алтаря перед ней возник знакомый желтый фасад с зелеными ставнями. Музей выглядел, как всегда, очень живописно. Как она любила этот старинный особняк — обитель художника Ари Шеффера [41] ! Гости уже сидели в саду за столиками, некоторые с бокалами и бумажными тарелками в руках входили и выходили из садовой оранжереи, где на длинных, покрытых белыми скатертями столах были расставлены закуски. Но вместо обычной легкой беседы тут и там говорили только о выборах.
40
«Музей романтической жизни» (фр.).
41
Ари Шеффер — французский исторический и жанровый живописец XVIII–XIX веков.
Алиса взяла в оранжерее киш со шпинатом и бокал шампанского и принялась не спеша прогуливаться по саду, поглядывая, не видно ли Франсуа. Но на глаза ей попался только Лемперер. Элегантный, стильно одетый, он стоял под старой развесистой липой и пил не вино, а виски без льда. Строго говоря, Лемперера она почти не знала, они встречались однажды на какой-то литературной конференции. Алиса знала только то, что недавно он был назначен доцентом в Сорбонну — Париж-III. Она подошла к нему и спросила, что он думает о выборах. О чем же еще было спрашивать? Он ответил, что не знает, особенно теперь, когда в игру вступило «Мусульманское братство». Сказал, что эту недавно созданную партию нельзя сбрасывать со счетов, и добавил, что у нее очень консервативная программа и в будущем она сыграет важную роль во французской политике.