Она

Славицка Милена

Он, конечно же, представился:

— Меня зовут Кабеш.

Словно она не знает, словно она его не помнит. Кабеш снял пальто и шляпу, в прихожей сверкнула лысина. Спасибо, ему ни чая, ни кофе, может быть, стакан воды, но попозже. Он отвечает отказом на все предложения Греты и проходит прямо в гостиную. Здесь Кабеш вынимает из сумки сложенный штатив, фотоаппарат, лампу и белый зонт. Кладет на стол блокнот, ручку и «Дело».

— Никогда не знаешь, что нашему ше-э-э-эф-редактору понравится. Говорит, что ему это подходит как раз для последнего номера. Так что я вам все принес уже сразу с корректурами.

По правде сказать, если б не я, вы б тогда забрали тетрадь домой и баста, так ведь?

Кабеш открывает «Дело» и показывает какие-то значки на полях страниц.

— Это все после посмотрите, — торопит он Грету, — а мне еще нужно взять у вас интервью и сфотографировать какую-нибудь комнату. Вы сказали, тут есть его комната.

— Интервью? У меня? — удивленно восклицает Грета.

— Не волнуйтесь. Вы ж не у дантиста. — Голос его приобретает снисходительный тон, как и тогда в редакции. — А главное, очень вас прошу, говорите помедленнее. Я пишу быстро, владею стенографией, однако лучше помедленнее.

Кабеш задает ей сразу три вопроса.

— Как вы нашли эту рукопись? Находка вас удивила? Когда умер ваш брат?

— Удивила, — прошептала Грета.

— Так, подождите. Давайте-ка поподробнее. Еще раз.

Кабеш смотрит Грете прямо в глаза, повторяет свои вопросы медленно и внятно. Но она не понимает, чего он от нее хочет.

— Да что это с вами? — Кабеш теряет терпение.

— На какой вопрос мне отвечать? — растерянно спрашивает Грета. Кружевной воротничок ей тесен, она оттягивает ворот блузки согнутым указательным пальцем, одергивает на себе блузку со всех сторон.

— Мда, с вами будет непросто, — ворчит недовольный Кабеш. Грета не может ему ответить. И не потому, что он задает все свои вопросы сразу, а потому, что эти вопросы всколыхнули в ней волны воспоминаний и вот-вот нахлынут самые горькие, те, что вздымаются острыми плавниками хищных рыб.

Ей было семнадцать, когда это случилось. Он прятался за угол простыни, свисающей с дивана, чтобы она не увидела даже краешка его тела. Но Грета и сама никогда не смотрела в ту сторону. Проветрить, главное — поскорее проветрить, потому что вонь в его комнате стояла невыносимая, потом подмести, поставить в углу тарелку с едой и уйти. И каждый раз, когда она покидала его комнату, внутри у нее будто бы клацали щипчики, такие, как у кондуктора в трамвае, и прорезали ей дырку в сердце. Очень скоро ее сердце превратилось в решето, и любовь к брату сквозь это решето постепенно утекала. Грета сама удивлялась, что любовь может иссякнуть так быстро.

«Жертвенность и смирение — вот удел женщины от природы», — наставлял отец Грету, когда она укрывала ему колени пледом и подавала газету. И так все время. А еще утром надо было сбегать в лавку, не забыть купить цикорий, ничего другого за завтраком отец пить не позволял, потом навести порядок у брата, помочь матери с обедом, погладить белье. На скрипку просто не оставалось времени. Грета делала все и ни в чем не прекословила, но однажды вдруг стукнула кулаком по столу и закричала: «Все, дорогие мои, так дальше продолжаться не может!»

Но этого она Кабешу рассказывать не станет, и Грета молчит.

— Давайте-ка лучше заглянем в его комнату, — предлагает Кабеш, так и не дождавшись

ответа.

Грета вздрагивает, делает над собой усилие и отвечает:

— Там не убрано. Я все оставила как было, взяла «Дело» и больше ничего не трогала.

— Вот и отлично! Это правильно, что вы ничего там не трогали, — хвалит ее Кабеш и вынимает из сумки экспонометр. — Просто замечательно. Другие ничего не могут так оставить, норовят все тут же прибрать по местам. Вот уж не чаял, что его комната осталась, какой была.

Кабеш доволен.

— Осталась, какой и была, — кивает Грета.

— Там кто-нибудь уже фотографировал? — интересуется Кабеш.

Грета ищет ключ и, найдя его, отвечает:

— Нет, никто не фотографировал.

Сердце у нее замирает. Каждый раз, когда она поворачивала ключ в замке, это был знак, чтобы он спрятался, залез под диван. Наконец она открывает комнату, и Кабеш, оттолкнув Грету, протискивается внутрь, озирается, куда бы поставить штатив. Сама Грета, застыв на пороге, стоит как вкопанная и внимательно осматривается.

Всюду полукругами низко свисает паутина. Комната почти пуста, в ней остались только диван и картина на стене. Оконные рамы пригнаны неплотно, двери открыты и сквозняк колышет паутинную оснастку, надувает занавески, как паруса. Комната похожа на затонувший корабль. С дивана свисает все та же простыня. Взгляд Греты падает на небольшую картину на стене. Боже, как он дорожил этой картиной! Начни я ее снимать, он, пожалуй, вцепился бы мне прямо в лицо, пришлось ее здесь оставить.

— Значит, договорились: снимаю на свое усмотрение. Фотографии — это, знаете ли, важнее всего, — говорит Кабеш и поглаживает свою круглую лысину. — Кстати, нас скоро закрывают. Все, конец журналу «Злата Прага»! Поэтому корректуры нам нужны прямо на этой неделе.

— Какие корректуры? — прошептала Грета.

— Да те, что я вам на столе оставил.

Кабеш смотрит на Грету — случай здесь и правда безнадежный. Он ловит ее вопросительный взгляд и повторяет нарочно медленно, по слогам:

— Те-что-я-на-сто… Да что вы на меня так смотрите? Вы, поди, не знаете, что такое корректуры? — смекнул он наконец.

— Не знаю, — признается Грета.

— Боже праведный!

Кабеш задирает голову, глядит в потолок. Потом говорит, усмехаясь:

— Неважно. Вижу, что читать вы это все равно не станете, а уж тем более — править. Просто черкните галочку на последней странице, а потом подпишите. И дело с концом. Проще не бывает, так ведь? Я пока здесь поснимаю, а после все у вас заберу.

Он ныряет к фотоаппарату под покрывало, его плешивая голова скрывается в черном туннеле. Грета возвращается в гостиную. Закончив снимать, Кабеш выскакивает в прихожую и кричит:

— Корректуры! — была б его воля, он встряхнул бы как следует эту сонную тетерю. — Мне нужны корректуры!

Грета выходит в прихожую, несет ему «Дело», а в сердце у нее засела эта галочка. Но спрашивать Кабеша, зачем она нужна, ей не хочется. Грета думает, что, скорее всего, неприятностей потом не оберешься. Она мнется, пожимает плечами, но все же признается в своих сомнениях. Кабеш снова закатывает глаза к потолку, потом открывает последнюю страницу, сам рисует там галочку, сует Грете ручку и говорит: