Она
Шрифт:
В парке позади дома Камила садится на скамейку, кладет блокнот на колени и, будто это молитвенник, гладит ладонью обложку с мимозой. На всякий случай она через плечо бросает взгляд на окна своей квартиры на втором этаже — не наблюдает ли за ней Клима. Нет, не смотрит, наверное, пиво пьет, как всегда, после завтрака. Чтобы забыть об утренней ссоре, она пролистывает последние записи и читает свой сон вчерашний: «Бреду вверх по отлогому склону. Уже не помню, кто направил меня этой дорогой, но мне важно достичь самого верха. Говорю себе, что должна быть усердной. Но главное — я должна выучить названия рек и растений. Пытаюсь перечислить реки в Северной Америке — и не могу. Наконец-то я на вершине. Я и не думала увидеть здесь что-нибудь грандиозное, но чего я никак не ожидала, так это найти поляну с большими камнями, выложенными в круг. Стою, запыхавшись, и смотрю на эти камни вокруг. Непохоже, что я где-то в горах, скорее в центре какого-то погасшего очага. Один особенно круглый камень весь покрыт кудрявыми цветами каланхоэ. Он напомнил мне мою маму, ее прическу, когда она однажды пришла из парикмахерской с перманентом и волосы ее переливались фиолетовым. Теперь я уже в школе, стою у доски, мне нужно мелом написать „каланхоэ
Камила всегда обо всем сожалеет. Она встает и возвращается домой. Бросает ключи на тумбочку в прихожей, видит на полу тапки Климы, раскиданные в разные стороны. Наверное, уже ушел, но почему же в доме так темно? Камила недоумевает. Жалюзи опять не поднял, может быть, он еще дома, прилег поспать после завтрака. Камила решительными шагами направляется в спальню. Никого нет. Она открывает внутреннюю раму окна, тянет шнурок и — фр-р-р-р — жалюзи вспархивают, как встревоженные птицы, и спальню заливает солнце. Камила вынимает из ящика ночного столика маникюрный набор, садится на край кровати, пилит ногти и размышляет. Наверное, ушел на репетицию, вечером у него концерт… ай! Пилка задевает кожу. Камила встает, идет в кухню и там, не сев к столу, доедает свой бутерброд с плавленым сыром, запивая его остатками пива в стакане Климы.
Вечер. Камила в ночной рубашке смотрит телевизор. Показывают «Десять ступеней к пьедесталу» [13] . Камиле следить за конкурсом неинтересно, она убавляет звук, клюет носом и засыпает в кресле. Просыпается она от каких-то шорохов, смотрит на экран, теперь там передача «Поем всей семьей» [14] . Камила выключает телевизор и прислушивается. Ей кажется, что хлопнула входная дверь. Ага, пришел. Прямо в ночной рубашке она выбегает в прихожую. Никого нет. Она стоит босиком возле полки для обуви, чувствует едкий запах, это от полки, такая вонь, будто кто-то выплюнул жевательную резинку. На полке — сплошь ботинки Климы. Это, наверное, соседская дверь хлопнула, концерт-то еще не кончился, да что ж это его башмаки так воняют, и сколько же сейчас времени? Она смотрит на часы: половина первого. Камила закрывает глаза и представляет, как Клима играет на трубе. Она видит, как он стоит в конусе света и задирает свою трубу вверх, как публика восторженно слушает, и ее внезапно осеняет догадка, что там, среди зрителей, сидит и та девица с курорта. Камила снова смотрит на часы. Концерт уже должен закончиться, они теперь выходят из Национального театра, идут на Кампу посидеть, подышать ароматами, это он так всегда говорит, что они пошли на Кампу подышать ароматами и потом посидеть, выпить за успех, теперь-то, наверное, пошел на Кампу сотой своей новой, с медсестрой из Франтишкови-Лазне, или нет — из Янски-Лазне, где же у него тогда был концерт? Да какая разница, где они познакомились. Камила говорит вполголоса, обращаясь к обоям. Подожду его здесь в прихожей, все равно сюда с ней придет. Повернувшись и прислонившись спиной к стене, она закрывает глаза и беспомощно, по-детски оседает по стене вниз, а ее ночная рубашка ползет вверх. Камила сидит на полу у стены на корточках, положив голову на руки. Обещал, что больше не будет, что ни одной женщины больше в дом не приведет. Камила решительно поднимает голову. А если приведет, так я скажу твердо, что с меня довольно, убирайся, убирайтесь оба. Осекшись, она склоняет голову. А что, если он придет голодный? Он всегда голодный, когда так поздно возвращается, что бы ему такого приготовить по-быстрому? Может, омлет? С ума ты сошла?! Какой омлет?! Этого еще не хватало! Дура, дура, дура. Она стучит ладонью себе по лбу. У меня есть «Бондюэль», можно горошек в омлет добавить. Камила медленно скользит спиной по стене вверх. Ну ничего, не пришел и ладно, пойду спать. Вертя бедрами, она расправляет на себе ночную рубашку.
13
«Десять ступеней к пьедесталу» (Deset stupnu ke zlate) — телевизионный конкурс знатоков на Чехословацком телевидении, 1975 год.
14
«Поем всей семьей» (Zpiva cela rodina) — музыкальный телевизионный конкурс, передача Чехословацкого телевидение, 1975 год.
Камила идет в спальню и уже собирается лечь, но в этот момент слышит звук подъезжающего трамвая. Она бежит к окну, выглядывает. Наверное, не приехал, а, нет — вон, стоит, и эта с ним, шепчет ей что-то. Высовывается из окна еще дальше, уличный фонарь освещает две фигуры. Это какая-то другая, или нет, та же самая. Закрыв окно, Камила ныряет в кровать, устроившись так, чтобы лица ее было не видно, потому что Клима придет домой и первым делом проверит, спит она или нет. Вскоре входная дверь и в самом деле хлопает, Камила слышит осторожные шаги, тихий скрип двери в спальню. Ага, проверяет. Но сама не шелохнется, притворяется, будто крепко спит. Едва дверь так же тихо закрывается, она садится и, уставившись перед собой в темноту, вся обращается в слух. Повел ее в гостиную, стелет на диване. Тут Камила хмурится, задумавшись, цепляется за последнюю надежду. Ну, что ж, она не из Праги, последний автобус уехал, пришлось ее сюда… Потом, тряхнув головой, машет рукой. Да пусть делает что хочет! Откинувшись на спину, она приказывает себе: спать, спать.
Утром Клима, прокравшись в спальню, опускает жалюзи, чтоб солнце его не будило. Он хорошенько взбивает и мнет свою подушку, ложится в кровать спиной к Камиле, устраивается
ВЕСЕЛЫЕ ОПЕКУНШИ
Женщины появятся, пристанут к человеку и погубят его.
В администрацию округа Ольсдорф,
в комиссию по опеке и попечительству
Уважаемые господа!
Вот уже четырнадцать лет я работаю в доме господина Рудольфа и веду его хозяйство. Я там убираю, проветриваю, топлю, мою окна, натираю мебель и паркет, стираю, глажу, стелю и меняю постели, подметаю двор, зимой расчищаю снег и никогда ничего не трогаю на его письменном столе. Когда господин Рудольф уезжает на Мальорку, я слежу за таймером, который по утрам и вечерам зажигает лампу в комнатах с окнами на запад, чтобы соседи думали, что господин Рудольф дома. Господин Рудольф ни с кем в Пайскаме не разговаривает, и никаких родственников у него здесь нет. У него есть сестра в Вене. Она иногда приезжает, и тогда господин Рудольф закрывается в своем кабинете и не выходит, он впадает в отчаяние от того, что не может работать. Сестра ему все время мешает. Тогда как я сделаю все свои дела и ухожу. Иногда мы с господином Рудольфом перекинемся парой слов. Но всегда очень коротко, и при этом он мне улыбается. Своей сестре он никогда не улыбается, от нее ему одно беспокойство. Когда она гостит в Пайскаме дольше трех дней, господин Рудольф ходит по дому с закрытыми глазами, чтобы ее не видеть, и с вытянутыми перед собой руками, чтобы не натыкаться на мебель, впрочем, несколько раз все же ушибся.
15
Перевод с немецкого Игоря Козина.
А теперь мне хотелось бы рассказать вам немного о себе. Я родом из верхнего Гмундена, родилась и выросла в горах, а не на равнине, а это — большая разница. Люди с равнины хитрые и лукавые, говорят много, а правды никогда не скажут. Тогда как люди в горах лишнего не болтают, но все умеют. Этому мы учимся, живя вблизи глубоких ущелий и среди глухих лесов. Родные края человека многому научат. Жители равнин совсем другие, особенно жители Вены и особенно жительницы. Сестра господина Рудольфа — наглядный тому пример. Только кого она тут может перехитрить? Всегда хочет казаться не той, кто она есть на самом деле. Это, я думаю, и есть самое важное, что я хотела вам сообщить о себе, и объяснить разницу между мной и сестрой господина Рудольфа.
У меня есть еще кое-что вам сообщить. Когда эта дама из Вены говорит о своем брате, то всегда лукаво усмехается. Она делает вид, будто мы обе знаем, что за человек господин Рудольф. Таким образом его дорогая сестрица хочет дать понять, будто мы обе прекрасно понимаем, что у господина Рудольфа голова не в порядке. Может, так оно и есть. Но, посудите сами, даже если у господина Рудольфа в голове и вправду бог знает какая неразбериха, разве хорошо над этим смеяться?
А теперь я хотела бы вам рассказать, как так случилось, что у господина Рудольфа голова пошла кругом. Господин Рудольф поехал на Мальорку. Он туда ездил часто и надолго. А в последний раз и четырех дней не прошло, как моим соседям звонит какая-то девица. У меня самой телефона нет. Соседи сразу ко мне прибежали, дескать, звонит какая-то Каналлас с Мальорки, дескать, господину Рудольфу плохо. Я удивилась, конечно, что звонят мне, а не его сестре в Вену. Но та Каналлас сказала, что господин Рудольф велел, чтобы звонили мне. Сказала, что господин Рудольф упал и потерял сознание. Я спросила, что она имеет в виду, но она ничего не объяснила, только обещала все устроить, чтобы специальная медицинская служба доставила господина Рудольфа прямо сюда к нам в Пайскам. Можете себе представить? Из такой-то дали. Так что я должна быть готова и ждать у него дома. Когда я спросила, нужно ли позвонить его сестре в Вену, так та Каналлас сказала, что нет, ни в коем случае, господин Рудольф этого не хочет. Так что судите сами.
Когда господин Рудольф приехал, на него было страшно смотреть. Сгорбленный, худой, весь трясется. Какой-то человек в белом плаще его поддерживал, и у него, у господина Рудольфа, в руке была еще палка, он на нее опирался, но все равно шагал он с трудом, ноги переставлял осторожно, будто вот-вот упадет. У меня уже все было готово. Постель постлана, всего накуплено и наварено, чай его с цветами мальвы налит в термос. Чтобы господин Рудольф ни в чем не нуждался. А как же иначе? Все для него было сделано, но он не мог ни есть, ни спать. Только чаю пригубил и все. И так каждый день. Я, знаете ли, и ночью была с ним, сидела рядом. Иногда он засыпал ненадолго. А то еще пытался что-то сказать, но что — было не разобрать. И все время вздыхал. Уж как он вздыхал! Только неделю спустя мне удалось покормить его с ложки. Я с ним разговаривала, по голове гладила и при этом все время совала ему ложку в рот. Теперь ему гораздо лучше. Он и в кабинет свой заходит, садится к столу, но, думаю, ничего не пишет. Иногда выбежит из кабинета и рвет на голове свои седые волосы. На Мальорке волосы у него совсем побелели.
Сначала он ничего не рассказывал. Только уже потом сказал, что два года назад познакомился на Мальорке с одной молодой женщиной по имени Анна Хардит. У нее муж сбросился с балкона в отеле. Его кое-как наспех похоронили, видно, так у них принято на этой Пальме-де-Мальорке, вроде бы так это место называется. У нее, этой молодой женщины, когда муж с балкона сбросился, тогда ребенок маленький был на руках. Поэтому она даже не знала, где мужа похоронили. Она на Мальорку потом снова приехала, чтобы отыскать могилу. Ребенок к тому времени подрос, и у нее появилось время на такие дела. Господин Рудольф ей помогал. Они эту могилу и вправду нашли. Оказалось, что это просто отверстие в бетонном блоке или что-то вроде того. Мужа ее там похоронили вместе с какой-то совсем неизвестной особой. Вот скажите на милость, как же это так можно?