Они были не одни
Шрифт:
— Веди нас к своему дому! — приказал он Гьике, даже не ответив на его приветствие.
«К моему дому?.. Зачем бы это?» — удивился про себя Гьика.
Они двинулись в путь: Гьика впереди, остальные за ним следом. Дорога шла вверх. И чем выше поднимались они на холм, тем шире открывался перед ними горизонт, тем восхитительнее становилась панорама. Толстый господин с кадыком часто останавливался, любовался открывающимся перед ними видом и приговаривал:
— Что за красота, что за красота! Настоящая маленькая Швейцария!
Бей довольно посмеивался в усы: ему было чрезвычайно приятно, что его поместье очаровало представителей высшего
На холме, где стояла хижина Ндреко, гости осмотрели все: побывали на гумне, во дворе, в сарае и потом долго любовались видом, открывающимся внизу: селом на берегу озера, лугами и рощами и совсем вдали — очертаниями гор.
Худой и высокий господин достал из кармана круглую коробку, извлек из нее рулетку и стал обмерять двор. У Гьики сжалось сердце. Он понял, что неспроста взялся этот субъект измерять его участок! Закончив обмер, господин заговорил с беем на каком-то иностранном языке (Гьике показалось, что по-турецки). Потом толстяк с кадыком, принявший участие в их разговоре, громко воскликнул по-албански:
— Более подходящего места ни за какие деньги не купишь!
Тогда бей подозвал к себе Ндреко и Гьику и, указывая пальцем вниз, в сторону Скалистого ущелья, сказал:
— Видите вон то место… внизу? Начинайте-ка понемногу строить там себе дом, потому что здесь я намерен воздвигнуть дворец, такой, что равного ему не найдется во всей округе! — Последние слова бей проговорил с необычайной гордостью.
Отец и сын растерянно переглянулись.
— Что ты такое говоришь, бей? Мы живем здесь испокон веку… Зачем же нам переселяться в тесную ложбину?.. — проговорил старик.
А Гьика даже и не собирался что-либо возразить: он знал, что бей никогда не отступится от задуманного им. Умолять его? Нет, он не станет этого делать! Ненасытны и жадны беи!
— Я поступаю с вами по-человечески; не хочу причинять вреда моим крестьянам и потому предупреждаю вас заранее. Принимайтесь за дело теперь же, так как весной здесь начнут строить дворец, — ответил старику бей.
— О бей, ты мог бы построить свой дворец вон там, у платановой рощи, или на площади Шелковиц: там и тень и густая трава. Оставь беднягу Ндреко там, где он прожил всю жизнь! — с такой просьбой обратился к бею только что подошедший дядя Коровеш.
Бей разгневался:
— Смотри у меня! Не болтай много, а не то вырву тебе усы, волосок по волоску! Не суйся не в свое дело!
Не по себе стало дяде Коровешу от злобных слов бея… Он побледнел и, низко опустив голову, отошел в сторону.
Гьика, слышавший слова бея, подошел к нему и сказал с оттенком презрения:
— Мы в твоей власти, бей. Захочешь — можешь и дух из нас вышибить вон! — И, не дожидаясь ответа, пошел вниз, на свое поле.
Бей еще пуще возмутился. Опять, как и в прошлый раз, этот разбойник говорит ему дерзости и уходит! Даже не подождал, чтобы бей успел за эту наглость ударить его по лицу!
— Разбойник! Разбойник! — заскрежетал зубами бей и топнул ногой.
— Только прикажи, бей, — я вмиг свяжу его и приволоку! — изъявил свою готовность Леший, и у него грозно засверкали глаза.
— Разбойник, разбойник!.. — все еще продолжал скрежетать зубами бей, не зная, принять ли ему предложение своего кьяхи.
Краснощекий толстяк с кадыком взял бея под руку и что-то зашептал ему на ухо.
— Он опозорил меня перед моими друзьями, этот разбойник! — в негодовании пробормотал бей, но, немного успокоившись, закурил сигару.
В
— Какая тут прелесть, бей! Когда вы построите виллу, мы будем устраивать на ней журфиксы! Как хорошо повеселиться среди рощ и гор!
В присутствии этих двух газелей бей постарался овладеть собой и казаться таким же веселым, как и его гостьи.
Они закусили в роще сыром и хорошо зажаренным мясом и выпили шесть бутылок выдержанного вина, захваченного с собой из города.
Когда они возвращались в село, уже заходило солнце. Тенистые рощи, вершины гор с обрывистыми склонами — вся эта величественная красота отражалась в спокойных водах озера, и казалось, что из глубин Преспы широко распахивал свои врата какой-то иной бездонный мир, более прекрасный, более счастливый, чем наш. Особенно волшебную прелесть обретало все после того, как в обществе ласково щебечущих очаровательных женщин было выпито немало доброго старого вина! По спокойным водам озера пробежала легкая рябь; волна набегала на волну, и на них заиграли пурпурные отблески заходящего солнца. Озеро, прибрежные скалы, вершины далеких гор, листва деревьев — все было озарено алым светом заката.
— Какая красота! Какая красота!..
— Да здесь у вас, как в Лозанне! — мешая итальянские слова с французскими, восхищенно воскликнул господин с кадыком.
Две веселые газели, взяв его под руки, вторили ему.
Когда солнце уже совсем закатилось, гости, прогулявшись еще раз вдоль берега озера, вместе с хозяином уселись в автомобиль и уехали.
А между тем по селу распространился слух: на месте дома Ндреко бей собирается выстроить дворец, равного которому не найти в Тиране.
— А бедняга Ндреко куда же денется?
— Какое бею до этого дело? Придет и выбросит его вон! Ндреко пусть хоть вешается!
— Или пусть поселится внизу, в ущелье среди скал.
Так говорили крестьяне, сочувствуя несчастью, обрушившемуся на односельчанина. Один только Рако Ферра радовался. Прежде всего ему было приятно, что таким живописным местом, где стоял дом Ндреко, не придется больше пользоваться крестьянам. Во-вторых, его радовало, что этот Ндреко, которого он ненавидел, лишится своего дома. Поделом ему! А то загордился, вообразил себя сельским старостой!.. И, кроме того, распространяет слухи, будто Рако — подручный бея, прислуживается к кьяхи и что он, именно он, Рако Ферра, причина всех напастей и невзгод, какие приходится претерпевать крестьянам. То же самое утверждает его сын; и Рако Ферра хоть и добрый человек, но и ему надоело это терпеть. Вот за поджог башни посадили в тюрьму пятерых крестьян. И Гьика всюду говорит, что в их аресте виноват Рако. Он даже сам ходил в тюрьму, будто навестить их, узнать, не надо ли им чего, а на самом деле, чтобы восстановить их против Рако и против бея! И что он еще придумал? Запряг своего вола вместе с волом находящегося в тюрьме Шоро и сам вспахивал его участок. А кто для него Шоро? Никто! Разумеется, он это сделал для этой франтихи… старшей дочери Шоро. (Франтихой Рако называл Велику, дочку Шоро, которая в свое время, захватив сына, убежала из дома мужа и вернулась к отцу.) Этакая сука, вертихвостка! И теперь она целыми днями кружится около Гьики и судачит с ним. С чего бы такой женщине, как Велика, проводить целые дни на пашне с Гьикой? О чем им между собой толковать?