Они были не одни

Спассе Стерьо

Такого рода соображения занимали Рако Ферра. Уже давно он вынашивал план, как бы разделаться с Гьикой. В тот день, когда сгорела башня бея, он сделал все возможное, чтобы бросить тень подозрения на Гьику, но из этого у него ничего не вышло. Знай он заранее, что будет пожар, он настоял бы, чтобы кьяхи заставили Гьику насыпать в тот вечер мешки. Тогда его легко можно было обвинить и свернуть ему шею! Но тогда Рако не повезло… Зато теперь приехал бей с инженером — выбирать место для постройки виллы, и не кто иной, как Рако, первый посоветовал ему выбрать для этого холм, на котором стоит хижина Ндреко. Бею его совет понравился. А Рако не смог бы найти лучшего средства столкнуть лбами Гьику и бея.

Взобравшись

на холм, они застали дома одного Ндреко: Гьика в это время находился на пашне. Но Рако рассчитал правильно: когда они начнут измерять участок, Гьика, узнав, в чем дело, наверняка окажется тут же, конечно придет в ярость — он такой, что способен схватить бея за горло, — и тогда… Легко себе представить, что произойдет: кьяхи схватят его, как следует свяжут и, не откладывая, сразу же отправят в тюрьму, где он и сгниет! А будет ли он в тюрьме или в могиле, для Рако все равно — его злобная болтовня уже не страшна! Однако и здесь вышло не так, как предполагал Рако. Правда, Гьика рассердился, правда, он резко говорил с беем, но то, на что рассчитывал Рако Ферра, не произошло. «И на этот раз негодяй счастливо отделался!» — так размышлял Рако Ферра.

Не вышло сегодня — выйдет завтра; камень за пазухой для Гьики у него всегда наготове. Рано или поздно, но он свернет этому Гьике голову! Никого за всю свою жизнь он так не ненавидел, как этого негодяя. И ненависть доводила его до бешенства.

В эту распрю постепенно втягивался и будущий зять Рако Ферра. Петри очень огорчила холодность Гьики, которая особенно заметно проявилась в день накануне предполагавшейся отправки зерна в Корчу. Ведь в тот день он пошел к тестю, чтобы напрямик высказать ему правду, осудить за то, что он поддерживает бея. Однако, на свою беду, явившись на двор к Рако, он увидел в окне свою невесту Василику. А один ее взгляд мог сотворить чудеса!

В ту же ночь сгорела башня. Петри был одним из немногих крестьян, которые сразу догадались, что это — дело рук Гьики. Сколько раз повторял Гьика, что следовало бы разграбить амбары бея! Как обвинял он Каплан-бея, кьяхи, будущего тестя Петри!.. «Тут не обошлось без Али», — думал Петри. Разве Али, говоривший так разумно, так доброжелательно, не подсказал Гьике эту мысль? И, даже когда они провожали Али в Корчу, не повторял ли он, что несправедливо, если урожай — пот и кровь крестьян — для выгоды бея будет отправлен в Корчу, тогда как крестьянам придется голодать. Эти слова он повторял не раз и всю дорогу говорил о крестьянах и беях.

Петри пробовал заговаривать с Гьикой о пожаре, но ничего от него не добился. Всякий раз Гьика отвечал ему:

— Ты все еще никак не можешь поверить, что башню подожгли кьяхи вместе с твоим тестем, когда, пьяные, курили там сигары! — Потом сжал кулаки и процедил сквозь зубы: — Наступит день, и мы сожжем дворцы беев и их самих!

— Жаль, что мы заблаговременно не нашли лазейки и не спасли для крестьян хотя бы часть урожая! — как-то заметил Петри.

Гьика не выдержал и вспылил:

— Да разве ты пошел бы против своего тестя? Если он тебе велит, ты и наши хижины спалишь!

Петри покраснел.

— Мне очень больно, что ты так со мной говоришь, — пробормотал он.

А Гьика горько улыбнулся и сказал:

— Я тебя, Петри, всегда любил и люблю. И Али тебя любит. И, по правде сказать, тебя есть за что любить. Но с некоторых пор я замечаю, что ты переменился. Иногда мне кажется, что ты своему тестю предан больше, чем самой невесте! Ты видишь, что он правая рука бея, кьяхи, представителей власти, ты видишь, как мы все изнываем под тяжестью налогов, податей и поборов, в то время как один лишь Рако Ферра процветает, богатеет, за наш счет расширяет свои земельные участки. Он — первый человек в селе, член совета сельских общин, церковный староста; он на

наши деньги поддерживает церковь и подписывает свое имя под иконами, которые жертвует ей опять-таки на наши деньги. Вспомни, что он занимается ростовщичеством и мы все у него в долгу. Даст два наполеона, а получит обратно десять, а не то — прощай дом, скот и земля, либо садись в тюрьму! На днях он явился к дяде Коровешу и потребовал проценты с тех денег, что дал ему в долг, когда сын дяди Коровеша отправлялся на заработки в Австралию. До сих пор старик не может покрыть этот долг и только знай выплачивает по нему проценты. Но на проценты, не выплаченные вовремя, нарастают новые проценты, и для дяди Коровеша нет никакой надежды на спасение. Сгорела башня… и хорошо, что она сгорела. Но разве справедливо, что за это только по подозрению посадили в тюрьму пятерых крестьян? Я собственными ушами слышал, как Рако Ферра говорил, что, кроме них, поджечь больше некому… И вот несчастных Стефо и Барули на старости лет сажают в тюрьму! Место ли там для Шоро и Селима Длинного, у которых дома осталась целая орава голодных ртов? А для чего все это сделано? Для того, чтобы никто не заподозрил пьяных кьяхи вместе с твоим тестем, для того, чтобы утолить гнев Каплан-бея. А теперь Рако Ферра кричит на все село, что сын Ндреко обрабатывает участок Шоро не ради его голодных детей, а потому, что спутался с Великой, дочкой Шоро! Разве такие разговоры достойны мужчины, достойны отца семейства?

Гьика замолчал и взглянул Петри прямо в глаза. Петри, бледный, побежденный, нервно ломал ветку, которая была у него в руке. А Гьика продолжал:

— Не будем себя обманывать: между нами и Рако Ферра нет ничего общего. Он — наш заклятый враг. И наш долг бороться с ним всеми способами. Иного пути нет.

Петри прерывисто, тяжело дышал. Гьика задел его за живое. Вот он снова говорит против его тестя, но в отличие от прежнего ждет ответа Петри.

«Да, я виноват, очень виноват, но что можно поделать? Для меня единственная радость — гладить волосы и щеки моей невесты, ощущать ее горячее дыхание», — подумал Петри.

В тот день он расстался с Гьикой с таким чувством, будто его жестоко отколотили дубинками, но принял твердое решение: не откладывая, высказать в глаза тестю всю правду, к чему бы это ни привело!

С тех пор прошли дни, прошли недели. А Петри так все и не мог решиться поговорить с тестем. Он часто бывал в доме Ферра. Теща принимала его ласково, тесть с ним шутил, а сквозь приотворенную дверь или в окне он часто имел возможность видеть свою невесту.

— Пусть я преступник, но не хватает у меня духу поссориться с тестем, который так меня любит! — говорил он себе каждый раз, уходя из дома Рако.

Как-то вечером с топором под мышкой он возвращался с пастушеского стана. На душе у него было мрачно. Но едва он вошел в село, как его кто-то окликнул. Он сразу же узнал голос невесты, мигом свернул с дороги, перепрыгнул через плетень двора Нело и оказался перед ней.

— Василика, что ты здесь делаешь?

— У нас сбежал теленок, вот я и ищу его… Неловица сказала, что недавно видела его здесь. А ты куда направляешься?

— Милочка моя! Когда я услышал твой голос, я так обрадовался! Ну, теперь ты от меня не уйдешь! — прошептал Петри и попытался обнять невесту.

Почувствовав его прикосновение, Василика вся задрожала.

— Не надо, не надо! — бормотала она, как в бреду.

Петри любовался ею при свете луны. Он ощущал биение ее сердца, как своего собственного.

— Василика, Василика!

— Василика-а-а, где ты?.. — послышался издалека голос ее матери.

В это время с другой стороны раздалось мычание теленка.

— Василика, дочка-а-а! — звала ее мать, и голос ее все приближался.

— Му-у-у-у! — откликался ей с противоположной стороны теленок.