Они были не одни
Шрифт:
Пойяк оповестил всех: собраться в доме Рако Ферра. Согбенные, в худой одежде, в рваных опингах шли туда крестьяне. За большим столом у пышущей жаром печи уже сидел сборщик налогов и разложил перед собой большие тетради. Господин Рамо был человеком среднего роста, с худым лицом, тонким носом и короткими усиками. Ища в тетради имя крестьянина, он надевал на нос очки и, зажав ручку между пальцами, проводил пером по строчкам с таким видом, будто давил блох.
Крестьяне молча стояли перед ним. Он выкликал имя, и вызванный выходил вперед. Господин Рамо подсчитывал, сколько тот задолжал. Крестьянин
— Разве я знаю, сколько должен? Помнится, я уже платил в день святого Димитрия… Какой же еще за мной долг?
— А у тебя есть справка, что ты платил? — раздраженно спрашивал его сборщик.
— Была, да куда-то запропастилась, никак не мог найти.
— А еще говоришь, будто платил, — возмущался представитель власти.
Крестьяне были неграмотными. Сборщик налогов, человек ловкий и хитрый, умел вершить дела: каждый раз, когда крестьянин платил, он записывал в журнал меньшую сумму, а в справке изменял цифры так, чтобы они сходились с тем, что у него было записано в журнале. Крестьянин, не разбирающийся в этих делах, клал справку куда-нибудь в дальний угол и, когда она была нужна, никак не мог ее найти. Да если бы и нашел, не смог бы прочесть. А если бы каким-нибудь чудом смог, это ему не помогло бы. Ведь в справке была записана меньшая сумма.
А господин Рамо возвращался домой с деньгами, мясом и курами, которые жертвовали ему крестьяне.
Подошла очередь Шоро.
— С тебя причитается десять франков за арманджилек, пять — за спахилек и три — школьного налога, всего восемнадцать.
Шоро закашлялся и почесал затылок:
— Нет у меня таких денег. Нет! — прохрипел он.
— Есть они у тебя или нет, но долг правительству ты уплатить обязан.
Шоро пристально посмотрел на печную трубу, будто ждал, что она подскажет ему, как поступить. И вдруг вспомнил.
— А я ведь уже платил, — робко проговорил он.
— Будь это так, здесь, в журнале, было бы записано. Ну хорошо, допустим, ты уплатил, а где у тебя квитанция? — иронически спросил господин Рамо.
— Неграмотный я, читать не умею!
— Читать не умеешь, а выдумывать, будто заплатил, умеешь? Хочешь обмануть правительство? Пораскинь хорошенько мозгами и отдай деньги, не то хуже будет! — рассердился сборщик налогов.
— Будет хуже? — Шоро покачал головой и в отчаянии прислонился к стенке. — Куда же еще хуже? Дети с голоду пухнут, я сам болею, а он с меня еще денег требует! — пробормотал крестьянин.
Сборщик налогов, услышав последние слова, покраснел, нижняя губа его задрожала. Сквозь стекла очков он метнул на Шоро разъяренный взгляд:
— Я требую денег? Разбойник! Я только требую то, что с тебя причитается по закону! А вот за такие слова могу посадить тебя в тюрьму! Наглец!
Шоро опустил голову. А господин Рамо продолжал кричать:
— Твои дети потому и пухнут с голоду, что ты не хочешь работать. Вместо того чтобы обманывать правительство, иди работай! Скот ты эдакий!
— У меня ничего нет, кроме осла. Возьмите его!
— И осла заберем, не беспокойся. А правительству платить надо, — пригрозил ему один из жандармов.
— Конечно. Правительство не может существовать без денег! — развил мысль жандарма Рако Ферра,
Пока продолжался этот спор, Гьика протолкнулся вперед. Он знал, что после Шоро наступит очередь его отца.
— Так вот, взвесь хорошенько: или плати деньги, или мы опишем и заберем все, что найдем у тебя в доме. Одно из двух! — веско проговорил сборщик налогов и на этом окончил разговор с Шоро. Заглянул в свой журнал и громким голосом выкликнул:
— Ндреко Шпати!
— Здесь! — откликнулся Гьика.
Сборщик исподлобья бросил на него быстрый взгляд и начал подсчитывать: десять франков арманджилек, восемь — спахилек, полтора — школьного налога, всего девятнадцать с половиной франков.
— Ну, выкладывай деньги!
Однако Гьика спокойно, без заминки, ответил:
— Пять франков я уже заплатил после сбора урожая, а школьного налога мы не должны платить, потому что у нас в селе школы нет и на моей памяти не было. Шесть франков я уплатил тебе в мае в Корче. Остальное сейчас заплатить не могу, нет у меня денег, рассчитаюсь потом.
Господин Рамо угрожающе взглянул на него, снял очки, фыркнул и со злостью ответил:
— Ты разговариваешь так, словно мы — приятели. Разве ты не понимаешь, что имеешь дело с государственным чиновником, с представителем правительства? Не тебе решать, должен ли ты платить школьный налог или нет. За тебя уже давно решило правительство. А твоя обязанность — внести деньги, понимаешь?
— То, что причитается, я платить не отказываюсь… только не сейчас, а позже, — хладнокровно повторил Гьика.
— За арманджилек, за спахилек, школьный налог… — снова начал перечислять сборщик.
— Я никак не возьму в толк, почему я должен платить школьный налог, когда у наших детей нет школы? Что же касается остального, не пойму, почему должен платить второй раз? Оставшиеся недоимки, повторяю в последний раз, я платить не отказываюсь, — так же хладнокровно сказал Гьика.
Господин Рамо почувствовал себя уязвленным: тут была затронута его честь. Во-первых, крестьянин утверждал, что часть налогов, которые сейчас с него требуют, он уже уплатил. Выходит, что сборщик требует с него налог неправильно и собирается положить эти деньги к себе в карман. Во-вторых, этот мужик вовсе отказывается платить школьный налог на том основании, что у них в селе нет школы. Поступая так, он посягает уже не на честь одного лишь господина Рамо, но идет против правительственного постановления. Да это какой-то бунтовщик!..
Теперь лицо господина Рамо по цвету напоминало красный перец: еще никто из крестьян не осмеливался так с ним разговаривать. Он поправил очки, грозно нахмурил брови и, походя в эту минуту больше на прокурора, чем на сборщика налогов, зловеще проговорил:
— Ты сказал, что школьного налога совсем не собираешься платить? Правильно ли я тебя понял?
— Правильно, не буду его платить, — ответил Гьика.
— А известно ли тебе, что закон о школьном налоге издан правительством? Значит, отказываясь его платить, ты идешь против правительства! В таком случае тебя научат, как платить налоги! — и он показал пальцем на жандармов. — Видишь! В последний раз спрашиваю, будешь платить?