Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный

Хантер Эван

Он посмотрел на часы. Они показывали 8.45. Кивнул, как бы согласившись со всеми своими действиями. Можно было подумать, что он и вселенная — одно целое, действующее в соответствии с заданным механизмом. Опять осмотрелся. Вокруг него была атмосфера деловитости и безотлагательности, когда магнат в целях покупки компании готов отказаться от выгодной сделки. Глядя на семнадцатилетнего молодого человека,' это могло показаться странным. Разум умудренного опытом пятидесятилетнего банкира и хрупкое тело юноши. Он опять взглянул на часы.

Закурив

сигарету, он сделал несколько затяжек, а затем потушил ее, растоптав ботинком. Он вновь посмотрел на часы и направился к закусочной, расположенной на углу улицы. Над ней висела огромная вывеска с бегущими буквами, примерно такими же, которые показывают время в Нью-Йорке, но не сообщают о глобальных событиях, таких, например, как конец света. Они просто констатировали: «Кафе Луиса». Это заведение располагалось на углу здания. Когда его двери распахивались вовнутрь, оно становилось как бы продолжением тротуара, а распахнутые наружу — продолжением улицы. Сейчас двери были закрыты. Покоробленное железо смахивало на неприступную крепость. Юноша подошел к двери со стороны улицы, попытался открыть ее и, обнаружив, что она заперта, сердито толкнул ногой.

— Что ты здесь делаешь? — послышался голос. — Уходи отсюда.

Подошедший мужчина говорил с легким испанским акцентом, который соответствовал его внешности. Сутулый, с маленькими черными усиками, с походкой измученного человека, выглядевшего старше своих пятидесяти, он сердито смотрел на парня.

— Скажи на милость, когда ты откроешь эту развалину? — спросил Зип.

Подойдя к огромной железной двери, Луис Анандес спросил:

— Что ты здесь делал? Пытался взломать дверь? Ты это хотел сделать?

Сунув руку в карман, он достал ключ от висячего замка и приготовился открыть дверь.

— Поменьше любуйся на этот хлам и побыстрее открывай эту чертову развалюху, — произнес Зип.

— Это мое заведение. Когда хочу, тогда и открою. А ты, щенок…

Зип вдруг усмехнулся.

— А ну, папаша, — сейчас он говорил вкрадчиво. — Двигай поживее. Убирайся отсюда, куда хочешь.

Луис открыл первую половину двери.

— Убирайся сам в Калифорнию.

— Скажи кому-нибудь другому, кто оценит твой юмор, — зло ответил Зип и направился прямо к висевшему около танцевального автомата телефону. Обойдя кафе, Луис открыл дверь со стороны проспекта, открывая доступ солнечным лучам. Зип снял трубку, полез в карман за монетой и обнаружил, что меньше четвертного у него нет. Отшвырнув трубку, он подошел к Луису, когда тот заходил в дверь.

— Послушай, разменяй мне четвертак, — попросил он.

— Для чего? Для музыкального автомата? — спросил Луис.

— Что ты все время спрашиваешь: «Для чего?» Я прошу тебя, чтобы ты разменял мне деньги, а не выдал ордер на арест.

— Слишком рано включать музыку, — спокойно произнес Луис, подходя к стойке

и снимая с крючка белый фартук. — Люди еще спят.

— Во-первых, мне наплевать на тех, кто еще спит. Им пора бы уже проснуться. Во-вторых, я не собираюсь включать музыку, а хочу позвонить. Ну, а в-третьих и последних, если ты не разменяешь мне двадцать пять центов, то в один прекрасный день увидишь, что от твоей прекрасной посуды осталась только груда осколков.

— Ты что, угрожаешь мне? — произнес Луис. — У меня в полиции все друзья. Я скажу им…

— Ну, ну, заливай, — едва заметная ухмылка вновь пробежала по лицу Зипа. — Судить меня будут позже, а сейчас поторопись и сделай, что я тебе сказал.

Покачав головой, Луис взял четвертной и положил в карман. Разменяв деньги, он отдал их Зипу. Тот подошел к телефону и начал набирать номер. После того как история с разменом закончилась, Луис подошел к кассе и положил деньги в ящик, куда обычно складывал дневную выручку. Он уже было собрался разорвать пакет с десятицентовыми монетами, когда Зип прокричал: «Эй, давай сюда».

Луис обернулся. Парень, которого окликнул Зип, был, несомненно, из этого же района. На нем также была надета шелковая рубашка фиолетового цвета, но выглядел он моложе Зипа. Луис попытался определить его возраст. Интересно, начал вспоминать он, были ли у него такие же редкие мальчишеские усы в шестнадцать лет. Он сделал вывод, что нет. Парень был смуглый, приземистый, невысокого роста, с развитой мускулатурой. Он заметил Зипа еще на улице и с криком: «Приветствую тебя, дружище Зип» влетел в кафе. Луис вздохнул, разорвав пакет; монетки со звоном посыпались в ящик.

— Куда ты запропастился? — спросил Зип. — Я как раз звонил тебе домой.

— И не спрашивай, — произнес Кух. Так же, как и Зип, он говорил без малейшего акцента. Они были детьми своего города, своего района, и Пуэрто-Рико был так же далек от них, как и Монголия. Глядя на них, Луис вдруг почувствовал себя безнадежно старым и чужим в этой стране. Он пожал плечами, подошел к плите и начал готовить кофе.

— Мои предки — не промах, между прочим, — произнес Кух. У него были большие карие глаза, и, когда он говорил, его лицо было очень выразительным, а сам он смахивал на телевизионного комика, занятого скучной, каждодневной работой. — А мой старик, клянусь богом, должен быть членом Торговой палаты.

— А как бы твой старик отреагировал на твое опоздание? Я назначил время 8.45, а ты…

— Он получил письмо из Пуэрто-Рико, — весело продолжал Кух, — и совсем скоро улетит туда. «Приезжай и живи с нами, — так написано в письме. — Привози с собой всех своих домочадцев и немецкую овчарку. Мы позаботимся о них». — Кух драматично хлопнул себя по лбу. — А за нами уже увязались все наши босоногие кузины. И каждый раз, когда кто-то появляется в аэропорту, мой старик обмывает это дело.

— Послушай, какое отношение…