Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный

Хантер Эван

Не оценив, чем может обернуться его любая острота, и что судьба сыграла скверную шутку с самым чрезмерно веселым шутником, он придумал свою забавную месть. Когда младенец родился, он дал ему имя Мейер. Все было прекрасно, и имя бы ему вполне подошло, будь его фамилия Шварц, или Голдблат, или даже Лифшиц. Но, к несчастью, его фамилия тоже была Мейер, и в сочетании с именем, которое ему дали, младенец появился на свет как зайка Мейер Мейер. Само по себе все это не так уж и плохо, но их семья — ортодоксальных евреев — жила в окружении неевреев. И когда кому-нибудь из детей нужен был предлог для того, чтобы

бить жидов — хотя это часто делается без всякого повода — легче всего было найти такого, как он — с таким комичным и двусмысленным именем. Мейер Мейер научился быть терпеливым: с отцом, который навязал ему ненавистное имя с повтором, с детьми, которые регулярно избивали его. Он терпеливо ждал дня, когда сможет назвать отца Макс Максом. Этот день так никогда и не наступил. Терпеливо ждал, когда сможет застать кого-нибудь из обидчиков одного, без многочисленных сопровождающих, и хорошенько отдубасить. Такое редко случалось, но зато терпение стало его образом жизни и, со временем, он свыкся с комичной шуточкой своего отца и именем, с которым ему придется жить до конца своих дней. Но ко всему прекрасно приспособился. Если только забыть старое, мудрое изречение о том, что репрессии оставляют шрамы. Действительно, ничто никогда не проходит бесследно: в возрасте всего лишь тридцати семи лет он был абсолютно лыс.

Терпеливо он снова протянул свой полицейский значок.

— А у вас есть удостоверение?

Мейер терпеливо залез в свой бумажник и извлек оттуда полицейское удостоверение.

— Фотография не очень хорошая, — заметил Барлоу.

— Вы правы, — согласился Мейер.
–

— Но можно догадаться, что это вы. Так что вы хотели у меня спросить?

— А мы можем войти? — попросил Мейер.

Они стояли на улице, на ступеньках у парадной двери двухэтажного особняка в Риверхеде, и хотя дождь и не был сильным, дул резкий ветер и пронизывал их до костей. Барлоу еще какое-то мгновение разглядывал их, а затем пригласил:

— Конечно, входите, — и широко распахнул дверь, следом за ним они прошли в дом.

Он был невысок, ростом не больше пяти футов, восьми дюймов, весом около ста тридцати пяти фунтов. Карелла подумал, что лет ему не больше двадцати двух или трех, — а волосы на затылке уже начали лысеть. Он шел слегка согнувшись и сильно хромал. В правой руке он держал трость так, будто давно свыкся с ней. Она была черной, тяжелой, ручка в форме головы была изящно декорирована не то серебром, не то оловом.

— Вы те самые детективы, которые заняты расследованием убийства моего брата? — спросил Барлоу, не оборачиваясь, направляясь с ними в гостиную.

— Почему вы называете это убийством, мистер Барлоу? — спросил Мейер.

Он вошел в гостиную, прошел на середину комнаты, повернулся и в упор посмотрел на полицейских. Комната была обставлена недорого, но со вкусом. Он перенес всю тяжесть тела на здоровую ногу, поднял трость и указал ею на кушетку. Карелла и Мейер сели. Мейер вынул маленький черный блокнот и карандаш.

— Что заставляет вас считать это убийством? — повторил он свой вопрос.

— Просто знаю, что так оно и есть.

— Откуда?

— Мой брат не мог покончить с собой, — произнес Барлоу

и спокойно кивнул полицейским, изучая их взглядом светло-голубых глаз. — Только не он.

Он тяжело оперся о палку, а затем, вдруг, будто устав стоять, хромая, подошел к стулу напротив них, сел и опять, спокойно разглядывая их, произнес:

— Только не мой брат.

— Почему вы так говорите? — вмешался в разговор Карелла.

— Только не Томми.

Барлоу отрицательно покачал головой.

— Он был очень счастлив. Он умел радоваться жизни. Не говорите мне, что это Томми открыл газ. Нет. Я в это не поверю.

— Ну тогда, может быть, девушка уговорила его сделать это, — предположил Карелла.

— Очень сомневаюсь! — возразил Барлоу. — Дешевая потаскуха! С какой стати стал бы мой брат позволять ей…

— Минуточку, мистер Барлоу, — прервал Мейер, — она ведь не была случайной знакомой, по крайней мере, у нас сложилось совсем другое впечатление.

— Не была?

— Нет. Ваш брат и эта девушка намеревались пожениться.

— Кто так считает?

— Ее мать и адвокат тоже.

— Но Томми об этом не говорил.

— И он никогда не обмолвился, что хочет жениться? — поинтересовался Карелла.

— Нет, имя этой девушки, этой Ирэн Тейер, вообще никогда не упоминалось. Поэтому все, что вы говорите, — чистый вымысел. А эта записка! Вообще, все. Возможно, мой брат просто подобрал эту девицу в тот день. Жениться на ней! Убить себя! Кого они хотят одурачить?

— Кого вы имеете в виду, мистер Барлоу, когда говорите «они»?

— Что? — не понял Барлоу.

— Вы сказали, кого они хотят…

— А, это! Всего навсего оборот речи. Я имел в виду, ну… кого-нибудь… А может быть, и нескольких людей.

Он тряхнул головой так, будто пытался развязать свой язык.

— Я хочу сказать, что Томми не собирался ни на ком жениться и себя не убивал, Мне сдается, что кто-то напечатал эту записку, потом открыл газ и оставил там моего брата умирать. Умирать! Вот что я имел в виду.

— Понятно, — откликнулся Мейер. — Вы кого-нибудь подозреваете! Кто мог бы это сделать?

— Нет, не имею ни малейшего представления. Но думаю, что убийца где-то рядом.

— Да?

— Уверен, за такой девушкой увивалось много мужчин.

— И вы полагаете, что кто-то из них виновен в том, что случилось. Верно?

— Верно.

— А вы знали, что Ирэн Тейер была замужем, мистер Барлоу?

— Прочитал об этом в газетах.

— Но у вас сложилось впечатление, что, кроме вашего брата, она встречалась с другими мужчинами.

— Я пытаюсь разъяснить вам, что она не встречалась с моим братом, по всей вероятности, он просто подобрал ее где-то на улице.

— Мистер Барлоу, у нас есть все основания считать, что он регулярно с ней встречался.

— Какие же’’основания?

— Что вы сказали?

— Какие такие основания? Я говорю, основания верить…

— Мы уже говорили вам, мистер Барлоу. Мать девушки и ее…

— Ну да, конечно же, девушка… девушка. Но если бы Томми с ней встречался, разве бы он мне об этом не сказал? Собственному брату?