Опаленные страстью
Шрифт:
Первым нарушил молчание Эмори.
— Прости меня, — проговорил он едва слышно. — Прости. Это было… грубо, жестоко и… — Он умолк и посмотрел на Аннели. Она вся дрожала, избегая его взгляда, не в силах сдержать слезы. — Я очень сожалею. Я не хотел тебя обидеть. Сам не знаю, что на меня нашло Самолюбие взыграло. Гордость свою захотел показать. Вот, мол, какой я хороший. А сам в этом обвинял Бэрримора. — Он помолчал и добавил:
— Если хочешь, я отвезу тебя в Уиддиком-Хаус. С самого утра.
— Нет, — прошептала она. — Не этого я хочу,
— Ты однажды спросил, боюсь ли я тебя, — сказала Аннели, ласково проведя рукой по его щеке. — Я ответила «нет», но это была не правда. Я боюсь тебя, потому что ты заставляешь меня бояться саму себя, когда нахожусь рядом с тобой. Я не хотела в этом признаваться. Пожалуйста, — прошептала она и потянулась к его губам, — не прогоняй меня.
Он вздрогнул, и, поскольку все еще был в ней, напряженный и горячий, Аннели попыталась продлить наслаждение и сделала несколько движений. Но Эмори отстранился, снял одежду, и они легли у камина.
Аннели выжала губку и провела ею по животу, смывая остатки мыла. Эмори снова вздрогнул и взял ее за подбородок.
— Это вода, — ласково произнесла Аннели.
— Вода, руки, губы, — пробормотал он. — Все производит один и тот же эффект сегодня ночью.
— Да, я пытаюсь тебя помыть, а ты мне мешаешь. Он улыбнулся.
— Не тебе говорить. Стоит мне коснуться тебя мылом, как ты сразу начинаешь дергаться.
— Мои служанки, — пробормотала она, — никогда не мыли меня так тщательно, как вы, сэр.
— Рад это слышать. Кстати, один мой слуга мыл меня столь усердно, что я выбил ему челюсть и сломал несколько ребер — сработал инстинкт. Но поверь, будь на его месте ты, я не стал бы так поступать.
Уловив игривые нотки в его голосе, она открыла глаза и устремила задумчивый взгляд на их тени на стене. Чего хотел он от нее на этот раз? Она уже не была девственницей, открыла для себя тайну отношений мужчины и женщины, а теперь хотела познать до конца Эмори как мужчину.
В какой-то момент, когда он прикрыл глаза, чтобы вздремнуть, она надела рубашку, которую он дал ей вместо сорочки, а потом пытался снять. В этой рубашке, с виднеющимися из-под нее длинными ногами, с растрепанными волосами, она выглядела еще соблазнительнее, чем совершенно раздетая.
— В свое оправдание, — пробормотал он, приподнимаясь, чтобы погладить ее шею, — я должен сказать, что вряд ли найдется мужчина, способный перед тобой устоять, особенно в моем состоянии.
— В твоем состоянии?
— Умираю от нехватки любви.
Взгляд Аннели упал на сумку, стоявшую на стуле.
— Печенье Милдред, — объявила она.
— Это
Она вытащила из сумки печенье, немного сыра, несколько ломтиков ветчины и — чудо из чудес — бутылку бабушкиного яблочного сидра.
Эмори схватил полотенце и растер себя насухо, наблюдая, как Аннели переносит все эти сокровища к камину Пикник с полуобнаженной красавицей, в то время как половина военных сил Торбея брошена на его поиски. Это было единственное, чего он хотел, несмотря на ноющую боль в затылке.
— Стаканы? — спросила Аннели. — У тебя есть стаканы? Он взял у нее бутылку, зубами выдернул пробку, выплюнул ее в огонь и стал пить прямо из горлышка. Затем с улыбкой вернул ее Аннели.
— Я чувствую себя чуть-чуть дикарем, а ты? Ее взгляд скользнул вниз по его телу и остановился на мужском достоинстве, которое он не пытался даже прикрыть.
Она отпила немного.
— Будешь есть? Ты, кажется, жаловался, что голоден. Он уставился на янтарную капельку на ее нижней губе.
— Да, надо утолить голод, пока есть возможность. Она отдала ему бутылку, когда он сел рядом с ней.
— Печенье?
Он покачал головой и уткнулся губами в ее плечо Она лишь укоризненно вздохнула в ответ. Эмори засунул руку ей под рубашку и стал ласкать ее грудь.
— Вы, может быть, и не голодны, сэр, а я хочу есть.
— Каждый утоляет голод по-своему.
— Очень трудно сосредоточиться, когда… — Она вздохнула и отложила кусок сыра, который собиралась разломить на две части.
Эмори потянулся к ее губам, но остановился, увидев неподдельный ужас в ее глазах. Он повернулся и только сейчас вспомнил, что оставил оба пистолета на столе в противоположном углу комнаты.
Подобная опрометчивость, граничащая с глупостью, вызвала смех у стоящего в дверях мужчины, вооруженного собственными пистолетами, нацеленными прямо на Эмори.
Глава 17
— Я человек терпеливый, месье, — сказал незнакомец низким, грубым голосом, — но даже я устал ждать, хотя теперь вижу, что ваше опоздание вполне объяснимо.
Эмори мгновенно вскочил на ноги, прикидывая, успеет ли добежать до двери, прежде чем непрошеный гость продырявит ему грудь. Поняв, что на это нет ни единого шанса, он стал рассматривать незнакомца, острый подбородок, металлический блеск в глазах, змеиная улыбка.
Эмори знал это лицо. Он видел его тысячу раз, когда на миг к нему яркой вспышкой возвращалась память. И нацеленные на него пистолеты он видел раньше, элегантные, изящные, с восьмиугольными стальными дулами, рукоятками из ореха, инкрустированными серебром.
Эти пистолеты Эмори получил в подарок от одного тунисского бея. Эмори бросило в жар, его ослепила яркая вспышка света. С большим трудом он взял себя в руки.
Теперь Эмори больше не сомневался в том, что перед ним Франческо Киприани, и знал, что ему нужно.