Опаленные войной
Шрифт:
Около девяти вечера позвонил Шелуденко. Громов предчувствовал: то, чего они и ждали и боялись, должно было произойти сегодня. Предугадывал и смысл приказа. А все же выслушал его из уст майора, еле сдерживая волнение.
— Ночью всем войскам, находящимся в нашей полосе обороны, приказано скрытно оставить ее. — Шелуденко прокашлялся, видно, и ему этот приказ давался нелегко, и продолжал уже несколько тверже. — У твоего дота остается лишь маневренная рота прикрытия. Сколько там у Рашковского в строю?
— Вчера вечером у него насчитывался двадцать один боец.
— Это еще по-божески.
— Никак нет, товарищ майор.
— Значит, сообщи всем, кому можешь, а те — пусть передадут своим соседям… До трех ночи в долине реки не должно остаться ни одного лишнего бойца. Сегодня они еще сумеют проскочить. Сегодня еще сумеют. Но максимальная скрытость отхода… А ты в это время, наоборот, шуми. С пользой, конечно. Боеприпасы у тебя есть, так что…
— С боеприпасами пока неплохо. С продуктами — тоже. Пошлю нескольких бойцов за дровами для кухни — и можно воевать.
— За дровами? Слушай, Громов, ты что, завтра ночью не намерен прорываться?
— А стоит ли? Зачем идти на верную смерть, когда можно сражаться? Тем более что возможность для этого есть.
От этих его рассуждений Шелуденко буквально опешил. Он ожидал жалоб на судьбу, стенаний, зависти по отношению к тем, кто уже этой ночью окажется километров за десять от линии фронта.
— Ну что ж, приказ ты получил… — тяжело задышал в трубку комбат. — Но, кроме того, я хотел бы, чтобы ты остался жив, Громов. Ты — хороший офицер. А война, помяни мое слово, будет долгой. И ты бы еще ох как послужил-пригодился этой армии. Вот так, петрушка — мак зеленый.
— Спасибо за высокую оценку, товарищ майор.
— Да разве это оценка?.. Чуть не забыл: раненых сдай. В двадцать три ноль-ноль их будут ждать машина и повозки. Там, где обычно. И еще… Ты о медсестре своей говорил… Думаю, что сутки вы продержитесь и без нее.
— Она будет сопровождать раненых, товарищ майор. Уже решено.
— Это противоречит приказу о том, что ни один боец гарнизона не имеет права покидать дот раньше указанного срока, зато по-мужски. Поддерживай связь, подбадривай соседей. Веселее будет. Все, держись, Беркут.
После разговора с Шелуденко Андрей сразу же связался с КП батальона. Но трубку взял Рашковский. Единственный офицер, он уже командовал там по праву старшего по званию. Сообщение об отходе встретил возгласом «Ну, наконец-то!», и лейтенант вынужден был напомнить ему, что приказ касается только бойцов батальона и роты Горелова. А он, старший лейтенант Рашковский, со своими бойцами еще сутки обязан держать оборону.
— Кстати, сколько у вас в строю, товарищ старший лейтенант?
— Это не важно.
— И все же? — потребовал Громов. — Повторяю, что согласно приказу командования ваша рота придается гарнизону моего дота.
— Роту придают гарнизону дота! Цирк!
— Так сколько у вас бойцов? Я так и не понял.
— Раненых отправим, убитых похороним, значит, остается человек пятнадцать.
— Прошу занять позиции за дотом, где располагались бойцы Горелова. Окопы там готовы, связь наладим. Ваша задача — прикрытие с тыла.
— Да ясно, лейтенант, ясно!.. Что ты все пытаешься поучать меня?!
— Не поучать, а согласовывать действия, исходя из боевой обстановки и приказа комбата.
— Скоро твой комбат сам окажется, как кот в мешке, — огрызнулся Рашковский. — Так что все ваши приказы…
«Уж лучше бы с этой ротой остался батальонный старшина, — с тоской подумал Громов. — Неужели даже сейчас, когда придется стоять насмерть, этот человек не в состоянии будет подавить в себе все мелочное, что способно помешать нам?»
Он вызвал Дзюбача и Крамарчука и спросил, сколько осталось снарядов и есть ли в арсенале дота гранаты.
— Несколько ящиков гранат найдется, это точно, — ответил старшина.
— Поначалу у нас было по тысяче [2] снарядов на орудие, — доложил Крамарчук. — Кое-что, если помните, нам еще подбросили. Бухгалтерию не разводил, но снарядов по семьсот на орудие еще наберется.
— Нужно сделать так, чтобы они здесь не залежались, сержант. А вы, старшина, снарядите четырех бойцов в батальон. Пусть соберут трофейное оружие. Тем, кто отходит с армией, оно ни к чему. Особенно нужны патроны и гранаты. И пусть пройдутся по берегу. Автоматов нам нужно не более десятка. Но рожки с патронами подобрать все, сколько их там обнаружится.
2
Исторический факт. В подземных арсеналах дотов было по тысяче снарядов на орудие и по десять тысяч патронов на пулемет.
— Да что ж мы здесь на год собираемся оставаться, что ли? — удивленно спросил старшина, обращаясь почему-то не к Громову, а к сержанту. — Ведь приказано же: сутки!
— Просто я большой любитель оружия. Коллекционирую, — ответил лейтенант. И уже более резко добавил: — И не хочу, чтобы, когда орудия и пулеметы «Беркута» выйдут из строя, моим бойцам пришлось отбиваться камнями и проклятиями. Вы поняли меня, старшина?
— Они ж нас намертво зажмут в этом склепе. — Еще более доходчиво объяснил Дзюбачу Крамарчук. — Носа высунуть из него не дадут. И тогда кукуй над своим приказом.
— Из дота Томенко, товарищ лейтенант! — очень кстати вмешался в их разговор Петрунь. — Фашисты налаживают понтонную переправу в районе моста. Говорит, очень стараются.
— Разве что «очень»… Крамарчук, «помоги» им. Только на совесть.
— Эй, дот, — взял трубку сержант. — Говорит артиллерия «Беркута». Сейчас я вставлю им два фитиля, а ты подкорректируй меня. Петрунь, — оторвался от телефона, — соединишь напрямую. Слушай, сержант, а ты чего такой невеселый? — снова заговорил он в трубку. — Что, немцы наседают? А ты на них наседай. Как — как?! Всей мощью огня и пролетарской ненавистью. У коменданта «Беркута» учись, понял? Вот так-то… Все, сражайся. — И уже обращаясь к своим артиллеристам: — Чего расселись, гайдуки? Слушай приказ: «К бою!»