Опасная красота. Поцелуи Иуды
Шрифт:
В воздухе ощущался специфический запах гари, поэтому сначала я подумала, что тут что-то загорелось. А затем мой взгляд упал на стол врача, и я поняла, что произошло.
Бабуле стало плохо от того, что она здесь увидела.
Доктор Румкорф висел на стуле, примотанный трубками капельниц с развороченной грудной клеткой, в которой виднелись аккуратно раздвинутые окровавленные зубья ребер, с опавшими желтоватыми мешочками легких, с разорванными артериями и кровеносными сосудами, а на том месте, где должно было быть сердце, зияла пустота.
Его симпатичное лицо было искажено
Ужас застыл в глазах подоспевших на крик людей, а я, заметив среди них врача, закричала:
— Моей бабушке плохо! Пожалуйста, помогите ей!
— Инсульт! — сразу же объявил мужчина, едва взглянув на бабулю. — На КТ срочно!
После компьютерной томографии бабулю на каталке увезли в реанимацию, а доктор, у которого на бейдже было написано «Флетчер Бертло», подошел ко мне, которая, согнувшись в три погибели, сидела в пустом коридоре и грызла свои кулаки.
— Вы внучка, я правильно понимаю?
— Да.
— У вашей бабушки есть все шансы выкарабкаться без серьезных осложнений. Нужна срочная операция по удалению тромба, и в связи с этим у меня к вам не совсем корректный, но нужный вопрос. Мои услуги недешевы, плюс необходимые лекарства и пребывание вашей бабушки в стационаре. Оформляем к нам или везем ее в муниципальную больницу?
— Во сколько мне это обойдется? Все вместе, с лекарствами и стационаром?
— Плюс-минус триста тысяч лей. Я понимаю, что, возможно, вы не располагаете средствами. Необходимо прояснить этот момент.
Да, он правильно сделал, что решил прояснить — такими средствами я действительно не располагала. У меня оставалось сто тысяч из тех, что выплатила мне Эдна Диофант — и на этом все…
— Готовьте Калдер к операции, доктор, — послышался позади голос Кастора Троя. — Я все оплачу.
— Ты везешь меня не домой, — негромко сказала я, но в моем голосе не было возмущения или испуга, только одна смертельная усталость.
Я провела в клинике пять часов. Пять долгих мучительных часов, прежде чем доктор Бертло вышел и сообщил, что операция прошла успешно, состояние бабушки стабилизировалось, и ее здоровью ничего не угрожает. Единственное, что ей сейчас нужно — должный уход медиков и покой. Поцеловав ее морщинистую кисть, безвольно лежащую поверх синей простыни, я могла, наконец, хоть немного успокоиться и ехать домой.
— А ты не допускаешь возможности, что парень, вырезавший сердце Румкорфа, решит заглянуть в гости к тебе? — поинтересовался Трой.
Такой возможности я не допускала — это попросту не приходило мне в голову, но при его словах светлый кабинет, залитый кровью и искаженное лицо доктора с развороченной грудной клеткой встали передо мной, как наяву.
— Ты специально меня пугаешь, — нахмурилась я и после долгой паузы решилась сказать. — Тогда… тогда отвези меня к Коулу!
— Его Высокопреосвященству и так в последнее время обломилось слишком много, — криво усмехнувшись, отозвался Кастор. — Сегодня он обойдется.
С вялым удивлением я
Впрочем, ломать голову над тем, зачем мы здесь, долго не пришлось, когда Трой приложил карточку ключ к замку одной из квартир на самом верхнем этаже и по-хозяйски распахнул дверь.
Кастор Трой привез меня к себе домой.
Да, обычный полицейский мог себе позволить жить в роскошном пентхаусе под самым куполом величественной башни из бетона и стекла, и одна стена его квартиры была полностью прозрачной, открывая фантастическую картину ночного Предьяла, сияющего миллиардами ночных огней.
Правда, с моей крыши вид был гораздо лучше, даже не смотря на то, что она находилась не так высоко и таким шикарным обзором похвастать не могла.
Но еще лучше мне было сейчас смотреть из окна на озеро, ощущая на себя в успокаивающих объятиях совсем другого мужчины…
Не желая находиться здесь, я замялась в прихожей, но потом кое-что настолько привлекло мое внимание, что я прошла и остановилась перед одной из секций прозрачной стены.
Стекло было сплошь увешано различными фотографиями и разноцветными стикерами, непонятными статьями, распечатками и картами. Почти каждый листок имел какие-то загадочные приписки от руки, а соединялся весь этот хаос информации разноцветными стрелками, но в каком-то иррациональном, непостижимом порядке.
Нахмурившись, я разглядывала жутковатые снимки с крупными планами тел убитых Илие Метреску, Джудиты Рикар, Нины Сартр, еще каких-то мертвых людей…
Затем в глаза мне бросилась фотография свечи, а затем карандашный рисунок, на котором была изображена перевернутая пентаграмма с вписанной в нее головой козла. Вокруг были прикреплены стикеры с надписями «печень», «горловые связки», «язык», «мозг» и другими органами.
Закусив губу, я с неким отталкивающим интересом разглядывала эту сложнейшую схему, как вдруг увидела на стекле свою фотографию. Снимок был в тот день, когда я танцевала в конференц-зале — на нем я в чулках, корсете и малиновой жилеточке эротично изгибалась под музыку. Фотка висела в некотором отдалении ото всей карты, надписей на ней не было и никаких стрелок к ней не вело.
Кастор Трой прикрепил карточку с мертвым доктором Румкорфом на свободное место и, крупно подписав алый стикер «СЕРДЦЕ», отправил его в компанию к Бафомету и остальным частям тела.
— Что это значит? — спросила я, подозревая, что мой вопрос явно не из части умных.
— После того, как ты очень удачно углядела воск, каждое место преступления осматривали буквально по миллиметру и, ты знаешь, Моника, на каждом месте преступления обнаружились следы свечей. Даже в кабинете Румкорфа, — я почувствовала, что Трой встал очень близко — прямо за моей спиной. — А дальше догадаться может даже ребенок. Как думаешь, зачем жечь свечи во время убийства, а потом очень аккуратно убирать огарки и все их следы?