Опасное хобби

Незнанский Фридрих Евсеевич

Лариса сидела молча, как изваяние. Вероятно, решала для себя самый главный вопрос: отдавать или не отдавать. Имеют ли они право требовать от нее? С адвокатом посоветоваться? Но отец, кажется, никогда не имел с юристами контактов, полагался на собственное знание законов С кем же? Отец не раз называл какого-то Бая, говорил, что с ним можно иметь дело. Но как его найти?

Турецкий наблюдал за Ларисой и примерно представлял, о чем так усиленно размышляет эта сильно пострадавшая от ударов судьбы, но все равно довольно милая головка, которая через месяц-другой может снова стать той, прежней, королевской, какой она запечатлена на большой цветной фотографии в квартире на Комсомольском проспекте И чтобы облегчить

ей трудные раздумья, заметил, как бы между прочим, что Виталий Александрович Бай, по предположению следствия, мог быть одним из лиц, заинтересованных в похищении коллекции ее отца. Лариса даже вздрогнула, когда опять услышала эту фамилию, и Турецкий понял, что попал в точку Развивая свою мысль и не давая ей опомниться, он добавил, что и Бай, и вышеупомянутая Кисота связаны между собой и оба к тому же оказывали помощь Вадиму Богданову в получении им огромного банковского кредита тридцать миллиардов рублей, а также, по существу, помогли ему выехать за границу под видом командировки без таможенного досмотра. Впрочем, этот вопрос сейчас также расследуется. Ко всему прочему, Бай утверждает, что лично передал Вадиму за картины Эдуарда Мане и Сезанна миллион долларов, якобы предназначенный для выкупа Ларисы. Но Вадим, получив эти деньги, как уже было сказано, попросту исчез, по сведениям таможни еще в субботу утром покинув страну.

Лариса явно растерялась. Казалось, у нее была единственная ниточка, да и та гнилая. А эти люди, которые сейчас находятся рядом с нею в буквальном смысле слова, вытащили ее из лап смерти. И как к ним ни относись, они, по существу, ее единственная охрана. И потом, подумала она, сколько миллионов нужно человеку для полного покоя? И они есть, эти злосчастные миллионы, которые в конце концов принесли смерть ее отцу, а ей полное одиночество. Так чего же еще жалеть-то?

— Я покажу вам, — хрипло сказала она, отстраненно понимая, что, может быть, и не права сейчас, разрушая почву под собственными ногами. Нет, наверняка не Бай или кто другой, а именно Вадим был злым гением в их семье, хотя, она была уверена, он не мог поднять руку на ее отца, но… Но эта, неизвестная ей Кисота — одна фамилия чего стоит! Как он мог?! Не убить, но организовать убийство, как он, по утверждению следователя, организовал ее похищение, а в сущности, то же убийство, — это Вадим сумел, решился на это… Ну так и пропадайте же все вы пропадом!

Лариса тяжело выбралась из кресла и подошла к столу, на полированной поверхности которого лежали скомканный отцовский носовой платок, связка ключей, среди которых она сразу узнала и те, которыми открывали этот стол, — эти два ключа на колечке отец всегда в футляре часов хранил, нашли их, значит, и белый фигурный нательный крестик на цепочке. Он-то и был главным ключом, за который бандиты наверное отдали бы все, что имели. Покачав крестик в пальцах, Лариса вздохнула, обошла стол, вставила крестик в едва заметную щель под самой крышкой стола и нажала на него.

С легким звоном крышка неожиданно легко откинулась, как в волшебной шкатулке, а связка ключей и платок полетели на пол. Грязнов едва успел подхватить их.

Все на миг замерли, потом вскочили и окружили стол.

Перед присутствующими открылась еще одна камера сейфа, секретная. В неглубоком металлическом лотке лежали несколько конвертов из плотной бумаги и видавшая виды общая тетрадь в клеенчатой обложке. Лариса протянула ее Турецкому. Он открыл тетрадь, взглянул на аккуратный убористый почерк и понял, что каталог старого коллекционера — его тайный каталог — и должен был оказаться именно таким.

— Я могу его взять? — спросил спокойно, хотя внутри у него все дрожало от нетерпения.

— А что делать? Конечно, сейчас он вам нужнее.

«Ну держись теперь, Виталий Александрович!» — подумал он.

— А

в конвертах что? — тут же спросил он.

Лариса, видимо, уже жалела, что открыла сейф при посторонних.

— Документы, наверное, — неохотно откликнулась она.

Заметив минутное замешательство Турецкого, Полунин взял инициативу в свои руки:

— Позвольте взглянуть.

Из одного конверта он вынул два паспорта: Константиниди и его дочери. Перелистнул, показал — визы на выезд в Австрию и Швейцарию. Отложил в сторону. Во втором конверте лежали банковские карточки, которые Полунин, не зная иностранных языков, протянул Турецкому.

— «Лионский кредит»… «Национальный швейцарский»… «Банк Милана»… Неплохие банки, устойчивые. В конце концов, у нас каждый гражданин имеет право держать свои деньги в зарубежных банках. — Он сунул карточки обратно в конверт и небрежно бросил в сейф. И по глазам Ларисы понял, что напряжение у нее начало спадать. Вот в чем дело, догадался Турецкий. Да они же сами, вдвоем с папашей, хотели надуть Вадима! Оставить его тут и самим рвануть за границу. Возможно, и навсегда. Оттого и лежали в сейфе полотна, не предназначенные для продажи здесь, на родине, уже приготовленные к вывозу за рубеж, даже специальной мягкой бумагой переложенные. Ну и ну!.. Вор, выходит, у вора дубинку украл?..

В третьем конверте находилось всего три сберкнижки, но с впечатляющими суммами взносов. Правда, отметил для себя Турецкий, все вместе они не тянули на миллион долларов. Оттого, видать, и нервничал старик, пускаясь в авантюру с Баем.

И наконец, толстый конверт. Из него извлекли десяток долларовых пачек. Сто на сто, да еще на десять — всего сто тысяч долларов. Сумма для старика вовсе невелика. Да и криминалом особым она пока не пахнет: имеет он право продавать картины из своей коллекции. Поэтому этот пакет Турецкий передал Ларисе, после чего закрыл крышку стола, вынул ключ и сказал:

— Мы для порядка запротоколируем обнаруженное, вы подтвердите, распишетесь, и я отдам вам ключ, хорошо?

Ларисе ничего не оставалось, как только пожать плечами. Действительно, а что она могла бы возразить? Она просто посмотрела на всех с такой тоскливой усталостью, что дрогнуло бы даже самое закаленное сердце.

— Лариса Георгиевна, — сказал Турецкий, садясь и приглашая всех, а ее в первую очередь, последовать его примеру, — вы, вероятно, должны были быть в курсе действий вашего родителя, но мотивы его поступков меня сейчас, честно скажу, мало интересуют. Поскольку никакого преступления, по нашим предварительным данным, он не совершил. Но вот теперь, увидев ваши приготовления к отъезду за границу…

— Да какой там отъезд! — уже более энергично отмахнулась Лариса. — Просто хотел по Европе перед смертью прокатиться, по тем местам, где служил после войны…

— А-а! Ну понятно…

«Не те ли времена и положили начало вашей коллекции, уважаемый Георгий Георгиевич? Не в тех ли годах и следует искать ваше начало?»

— Но не могло ли так случиться, — продолжал, ничем не выдавая своих мыслей, Турецкий, — что ваш неверный супруг, узнав об этих приготовлениях каким-то образом, решил попросту опередить вас с отцом?

— Вы хотите сказать, что убийство отца и моя… ну… это месть Вадима? — вмиг насторожилась она.

— Я не исключаю.

— Но ведь мы… Нет, не знаю. Я теперь ни в чем не могу быть уверена… После такого зверского предательства… — Она взяла протянутый ей Грязновым носовой платок отца, прижала к глазам и вдруг, вдохнув и словно почувствовав живой запах отца, рухнула в кресло и разрыдалась.

В коридоре раздался звонок, все обернулись, но дверь открыл охранник. Через мгновенье в комнату быстро вошел Меркулов, на ходу всем кивнул и подошел к рыдающей женщине. Он положил ей на голову обе руки, легонько погладил и грозно спросил: