Опасное хобби
Шрифт:
— Ей не до этого было!
— Поздновато, конечно, — раздумчиво процедил Меркулов. — Но вообще-то, конечно, следовало бы… Ты говоришь, Саня, заглядывала эта твоя Кисота в его чемодан?
— Моя? Заглядывала. Но запомнила обилие рубашек.
— А сколько вообще костюмов может быть у этого джентльмена?
— Много, Костя. У нас на троих не наберется.
— Это хорошо. Значит, есть вероятность…
— Ты предлагаешь сейчас поехать на Комсомольский?
— А почему бы и нет? — как-то обыденно заметил Меркулов. — Лариса Георгиевна
Турецкий заскучал, что сразу заметил Меркулов и спросил язвительно:
— Ну да, вы ведь с приятелем главным образом по ночам на пару работаете? — чем довольно удачно разрядил обстановку.
— Нет так нет, — вздохнул Саша и нагло подмигнул Грязнову: — Ну раз начальство у нас такое щепетильное, поедем по бабам!
— От бисовы диты! — даже захлебнулась не то от восторга. не то от возмущения Шурочка.
— Не одобряю, — нахмурился Меркулов, — ни ваших действий, ни хода ваших мыслей.
Турецкий с Грязновым рассмеялись. Костя, переглянувшись с Шурочкой, смотрел на них абсолютно наивным, непонимающим взглядом. А мужики никак не могли уняться.
— Я что, — почти возмутился наконец Костя, — сказал что-то непристойное?
Его слова вызвали новый прилив хохота. А может быть, это была просто разрядка после стольких напряженных дней. Саша, захлебываясь, кивал, Грязнов вытирал глаза рукавом рубашки.
— Костя, ты, конечно, не знаешь… Анекдот есть такой… — Наконец Турецкий успокоился и стал рассказывать, время от времени взвизгивая, когда было невмоготу. — Юная учительница ведет урок. Предлагает своим оболтусам пятиклассникам загадывать ей загадки. Встает Петя и говорит: это слово вкусное и сладкое, его в рот берут — и всего из трех букв. Умная и современная учительница машинально выпаливает то слово, которое, естественно, знает. Класс валится на пол от хохота. Она в недоумении, а Петя говорит укоризненно: вообще-то чай, но ход ваших мыслей мне нравится.
— Ну негодяи, — покачал головой Меркулов и улыбнулся, — ничего им нельзя сказать, на каждую букву по анекдоту. У вас есть хоть что-нибудь святое?
— Есть, Костя. — Турецкий уже успокоился. — Служба наша проклятая. И отчизна дорогая…
— Ну, хлопцы, коли так заговорили, значит, пора по домам. Давайте-ка будем расходиться. А с утра пораньше встретимся, обсудим на свежую голову, а заодно получим заключения экспертизы и дактилокарты из первого спецотдела МВД. Утро, как говорится, мудреней.
— Так-то оно, может, и так, — заметил Грязнов, спускаясь с Турецким по лестнице к выходу, — но, по мне, лучше бы рискнуть сегодня.
— А чего ж молчал? — удивился Саша.
— Да ведь они уже все для себя без нас решили, ты разве не понял? А у Кости нашего это был просто всплеск, рецидив,
— Все может быть. Не исключено, что ты в чем-то прав. Но мне тут видится несколько иное. Знаешь что? Они ведь просто за нас с тобой боятся. Помимо других проблем. Мы действительно другой раз так и прем на рожон. А с возрастом просто обостряется боязнь потерять близкого человека. Вот в чем, мне кажется, дело. Разве не так?
— Ладно, психолог. Ты на какой поедешь-то?
— Да в принципе думаю, что можно и на своей. После сегодняшней встряски вряд ли Баю до меня.
Если бы только знал Турецкий, как он был не прав, как сильно он ошибался…
39
Виталий Александрович Бай был разъярен и растерян одновременно. Он не мог простить себе, что его — битого, опытного, немолодого уже, седого волчару — обвел вокруг пальца какой-то жалкий старик.
Даже то, что назвал хитрый следователь — а то, что он назвал, далеко не все, и он даже несколько раз ошибся в названиях, — говорило, что секреты Константиниди абсолютно не исчерпаны. И вероятно, большая их часть не известна никому. Разве что этой молодящейся стерве. Вот кого надо было брать на крючок. Но как? Спасли ее, значит, а теперь будут усиленно охранять. Само собой.
Но ведь известно: у семи нянек дитя без глаза. Андрюше ее поручать нельзя. Да и могут не допустить его для «беседы». К тому же он и сам, кажется, влипает. И по идее следовало бы Андрея теперь хорошо отблагодарить и убрать подальше, на юг куда-нибудь. До лучших времен. Черт дернул дурака с этой проклятой свечой связываться… да ведь он же, Бай, сам о том и попросил: надо было, чтоб Андрюша залез в автомобильные кишки. А Турецкий— вот где главный враг! — видать, не упустил своего. Ишь, как благодарил-то: золотые руки. Надо думать, что Андрюшины приставочки он не обнаружил: Андрюша ведь большой умелец по технической части, можно сказать, истинный самородок. И то, что цены нет Андрюшиным рукам, тоже хорошо знал Бай, крайне редко и в исключительных обстоятельствах использовавший уникальные способности своего подручного.
Прошлое Андрея Беленького Бай представлял ровно настолько, чтобы доверять ему и быть уверенным в его молчанье. Две судимости, побег, пластическая операция лица и вытравленная татуировка… Операция стоила Баю больших денег, ибо знали о ней трое: сам Андрюша, естественно, хирург, производивший операцию в закрытой для посторонних клинике, и, разумеется, сам Бай, предложивший сию операцию. Нет, еще один человек знал — Макар. Такую воровскую кличку носил Мкртыч Карапетян, он же Давитян, он же Погосов… неизвестно, сколько у этого крупного лагерного авторитета было паспортов и фамилий.