Опасное молчание
Шрифт:
— Э-э, то тебе, сынку, почудилось! — чертыхнулся Савенко. — Холеры цикады трещат, погибели на них нету!
«Олекса Савенко! — внезапно озарила Галину догадка. — Да, он…»
Сквозь узкую щель в досчатой перегородке при скупом свете лампы Галина увидела склонившегося над старой корзиной молодого человека. У него было красивое смуглое лицо. На две головы выше отца, стройный, подтянутый, он внешне решительно ничем не походил на приземистого, тучного Савенко.
«Но как Олекса очутился здесь? — тревожно застучало в висках Галины. — Не он ли называл своего
— Я этого знаю, — радостно проговорил Галине на ухо Женька. — Он свой человек… — но тут же с досадой прикусил язык — болтнул лишнее.
«Да, да, Олекса Савенко ищет сумку… Он здесь по заданию организации!» — И Галина уже готова была ухватиться за эту надежду, как за якорь спасения, но вдруг иная мысль осенила ее: «Тогда почему же Олекса доверился своему отцу, зная, как тот ненавидит красных?..»
Жадно ловила Галина каждое слово, доносящееся к ней из сарая.
— Сынку, а может, обойдется как-нибудь? — это был голос старика Савенко.
— Нет, надо найти, во что бы то ни стало найти! С контрразведкой шутки плохи, того гляди, и меня укокошат. Да и камня на камне от нашего хозяйства не оставят.
— Упаси бог, что ты говоришь, сынку!
— Будь я проклят, если эта хитрая тварь не прячет у себя под подушкой сумку, — зло ругнулся Олекса Савенко, убирая с лица паутину. — Но ничего, этой ночью ни один из них…
— Тетя, это он про кого? — шепнул Женька, помешав Галине расслышать, что должно было случиться этой ночью.
— Тетя…
— Молчи… Тсс… — Галина едва успела закрыть ладонью рот мальчика.
Грузные шаги послышались уже почти рядом. Галину обдало отвратительным водочным перегаром.
Женщина и мальчик замерли, боясь выдать себя. Однако в сарай никто не вошел: дверь захлопнулась, стукнул засов, и дважды повернулся в замке ключ.
— Больше сарай им не понадобится… Утром выброшу Кречетову из квартиры, — сказал домовладелец.
Женька не расслышал этих слов. А Галина прижалась лицом к шершавым доскам и до боли в глазах всматривалась сквозь щели, шепча:
— Господи, какой ужас… какой ужас!..
— Почему вы так испугались, тетя?.. — ее волнение невольно передалось и мальчику. — Это же не страшно, что они нас здесь замкнули!.. Мирося сказала, где лаз, выйдем отсюда… А там…
— Слава богу, они пошли к себе… Стоят на веранде… Потушили лампу…
Женька, давно уже тискавший в руках самодельную зажигалку, крутонул колесико. Из гильзы патрона шустро выпрыгнул огонек.
— С ума ты сошел! Погаси, увидят….
Женька быстро задул огонек. Ему показалось, что теперь в сарае еще темнее, чем
— Как же в потемках искать? — спросил он.
— Нет, нет… И минуты нельзя нам сейчас упустить! Беги к товарищу Кремневу… Скажи… Ох, как же они могли довериться Олексе Савенко?! Сердцем чую, предатель он, иуда! Только он один и мог донести в контрразведку на Бориса… Скажи, что сумку эти мерзавцы искали, только не нашли… Думается мне, Степка ее утащил и где-нибудь прячет в саду. Но главное… ты скажи товарищу Кремневу: Олекса Савенко, видно, заночует у отца… Ты скажи… он похвалился, будто этой ночью… Одним словом, скажи: замышляется какое-то черное дело…
Галина, настороженно озираясь, вышла во двор, чтобы в случае расставленной ловушки предоставить мальчику возможность скрыться.
Сдерживая дыхание, Женька притаился за открытой дверью сарая, с тревожным нетерпением ожидая сигнала, который должна была подать Миросина мама.
Тихий кашель сообщал, что опасности нет. Но, зная, как хитры враги, Женька чуточку помедлил выходить из своего укрытия.
Зов повторился. И на этот раз, как мальчику показалось, он был громче и настойчивее.
— Скорее! — едва дыша, вымолвила Галина и, почти втолкнув Женьку в темный узкий коридор, быстро заперла дверь на ключ.
Уходить маленькому газетчику пришлось тем же путем, каким он сюда пробрался, — через окно в кухне, затем в глухом тупичке штурмовать довольно высокую стену, выложенную из плит ноздреватого камня, а дальше бежать по такому узкому переулку, где лишь с трудом могла проехать арба.
Что-то посильнее страха заставляло Женьку мчать с быстротою гепарда. Яростное ожесточение бушевало в его сердце.
«Так вот ты какой, Олекса Савенко! — гневно сжимались кулаки у мальчика. — Быть может, гадина, это ты выдал белякам Филькиного отца, кочегара с миноносца «Дерзкий»?»
Кочегара Акименко белогвардейцы повесили возле Графской пристани, чтобы спущенные на берег матросы видели, какой конец ждет каждого большевика.
Острой занозой вонзилась в память мальчика надпись на куске фанеры, что болталась на груди у повешенного кочегара: «Я — большевик, хотел гибели России!»
Проходили мимо русские матросы с хмурыми, потемневшими лицами, почтительно снимая бескозырки, а «союзнички», жадным вороньем слетевшиеся в Крым помогать барону Врангелю «спасайт святая Русслянд», толпились под фонарем, где трое суток раскачивалось на ветру безжизненное тело матроса, и, коверкая русские слова, скалили зубы, хохотали, точно в цирке…
«И моего отца ты предал, иуда Савенко! — громко кричало сердце мальчика. — Ну, что с того, если наши узнали, где сейчас томятся арестованные рабочие с судостроительной верфи? А как проникнуть в страшную тюрьму на Северной стороне? Как их вызволить? Стоит только причалить к берегу рыбачьей шаланде или ялику, беляки по ним секанут из пулемета — и амба! Только поминай, как звали…»
Где-то за Корабельной стороной метнулся из-под туч огненный зигзаг, и сильный раскат грома, взорвав тишину ночи, прокатился над горами и морем.